– Я, святой отец, являясь специалистом по правоведению, прежде всего опираюсь на то, что имеет под собой прочный фундамент закона и права. В данном конкретном случае я апеллирую к примату первородства королевской власти.

Иннокентий сейчас же повернулся к архиепископу.

– Миссер Ансельмо! Я полагаю, вы то хоть не станете оспаривать примат апостольского престола перед престолом светским?

Глава сицилийской делегации выдержал весомую паузу, после чего, сложив ладони перед собой, будто бы собираясь молиться, заговорил; было заметно, что он старается взвешивать каждое произносимое слово.

– Власть церковная и власть царская… суть от Бога… Власть церковная передана пастырям через Спасителя нашего Иезуса Христа… и далее – через князя апостолов, первого папу романского – Святого Петра… Власть же царская установлена на земле задолго до первого из епископов прямым Божьим промыслом… Ибо сказано устами Господа нашего: мною цари царствуют и повелители узаконяют правду… Посему, святой отец, в данном конкретном вопросе я вынужден принять сторону магистра Томаса.

– Вот как!.. – вскинул брови понтифекс. – Ну что же, я уважаю ваше мнение, миссер Ансельмо, хотя и считаю его глубоко ошибочным… – он оглядел делегацию, как будто видел её в первый раз. – Полагаю, миссери, обмен мнениями был для нас взаимно полезным… Вы хотите что-то ещё сказать, дон Никола? – заметил он судью, буквально ёрзающего от нетерпения на своём ложе.

– Э-э-э… – облегчённо заблеял судья. – Я хотел привести ещё один аргумент, святой отец! По поводу Гравинского договора. Вы тут много цитировали «Юстинианов Кодекс». Так вот. Там ведь ещё сказано, что заключённый между двумя лицами договор не распространяется на третье лицо! И он так же не распространяется на наследников договаривающихся! Верно?!.. Значит, и королева Константия не обязана соблюдать положения Гравинского конкордата!

– Ах ты, Господи! – всплеснул руками Ансельмо, лицо его исказила гримаса крайнего неудовольствия. – Дон Никола!..

Иннокентий печально улыбнулся.

– Я даже не стану разубеждать вас в ваших заблуждениях, дон Никола. Они столь глубоки и… Пусть лучше это сделает миссер архиепископ, – он коротко кивнул в сторону Ансельмо. – Ему это будет сподручней.

– Ты бы, Никола, лучше поменьше болтал, тогда, глядишь, сошёл бы за умного! – проскрипел со своего ложа до сего времени молчавший архидьякон Эмерико. – Ты ж не путай частный договор с государственным! Или ты считаешь, что мы тут обсуждаем покупку осла?

Судья вспыхнул.

– Дон Эмерико! Я бы попросил!.. Я, между прочим, в своё время тоже кончил университет и, уж поверьте мне, немного разбираюсь!..

Понтифекс, не дослушав, поднялся.

– Ну что ж, миссери, полагаю, мы достаточно прояснили наши позиции. Миссер Ансельмо!..

Архиепископ встал. Вслед за ним поднялась на ноги и вся делегация. Иннокентий наклонил голову.

– Прошу прощения, миссери, но более не имею времени беседовать с вами. Дела, дела… Надеюсь, моя позиция по озвученным вопросам вам понятна. Прошу в точности донести её до королевы Константин. Хугулино!.. Проводи гостей!.. Всего наилучшего, миссери!.. Всего наилучшего! Храни вас Господь!.. И непременно передайте моё благословение Её Величеству королеве… и принцу Фрид ерику!..

Когда делегация, несколько ошеломлённая ничтожностью результатов и краткостью аудиенции, покинула Леонинский триклиний, Иннокентий, заложив руки за спину, принялся мерять шагами зал, то и дело останавливаясь у фонтана и подолгу, в глубокой задумчивости, наблюдая за сверкающими и переливающимися игривыми струйками воды. Время от времени он, видимо не замечая того, чуть выставлял перед собой, словно бы прося подаяния, правую руку ладонью вверх и коротко и плавно жестикулировал ею, явно беседуя с неким, невидимым постороннему глазу, собеседником. Проводивший послов и вернувшийся Хугулино, сидя за своим маленьким раскладным, с косой наклонной крышкой, секретарским столиком, почти не дыша, с трепетным благоговением, наблюдал за патроном. В подобные периоды раздумий понтифекс напоминал ему некоего божественного ткача, виртуозного портного, ткущего и тут же кроящего ткань непревзойдённого мастера, изготовляющего неповторимый, доселе невиданный, изящный, но, в то же время, весьма практичный костюм. А эта правая рука! То словно взвешивающая на ладони невидимую волшебную ткань. То ловко орудующая иглой. То любовно разглаживающая уже готовые детали туалета. То словно дирижирующая целым выводком послушных, ловящих каждый жест своего хозяина, старательных слуг-портняжек…