– Откуда в лесу рис? – фыркнул Сяоцинь.

«Ага, так эта каша сварена из каких-то лесных зёрен», – понял Чэнь Ло.

– И… со мной ничего не сделается, если я это съем? – спросил он. – Ты уверен, что эти зёрна – чем бы они ни были – съедобны?

Сяоцинь посмотрел на него таким взглядом, что Чэнь Ло опять почувствовал себя дураком.

– Это же обычный горох, – сказал мальчишка. – Ты что, никогда не видел и не ел гороха?

– Хм… нет, – смутился Чэнь Ло.

– Да-а, – протянул Сяоцинь, разглядывая Чэнь Ло, как какую-то диковинку, – вот уж точно «золотая ветвь, яшмовый лист»[20].

То, что мальчишка насмехается над его происхождением, Чэнь Ло не понравилось. Действительно, в доме градоначальника подавали только белый рис, непозволительную роскошь для простолюдинов, но семья Чэнь была богата и могла себе это позволить. К рису всегда полагалось не меньше дюжины закусок из мяса, рыбы и овощей. Когда кто-то болел, в кашу добавляли овёс, поскольку считалось, что овсяной отвар целебен. А в цинлоу ему как-то довелось попробовать похлёбку из пшеницы: слуга перепутал заказ. Обо всём прочем Чэнь Ло имел смутное представление.

– Это лесной горох, – сказал Сяоцинь. – Им быстро наедаешься, и он полезный.

– Мышиный горох? – брезгливо переспросил Чэнь Ло.

– Не мышиный, а лесной, – всплеснул руками мальчишка. – Дикорос. Знаешь, что это такое?

Чэнь Ло издал неопределённое мычание и опять воззрился на ложку с кашей. Цвет, к слову, тоже доверия не внушал.

– Птицы растаскивают зёрна, те падают в землю и прорастают, – терпеливо принялся объяснять Сяоцинь, выхватив ложку и толкая её в губы Чэнь Ло. – Если хорошенько поискать, то можно найти и дикорастущую пшеницу.

– С ложечки ты меня кормить, что ли, собрался? – буркнул Чэнь Ло, отворачиваясь, и отнимая ложку у мальчишки. – Я сам могу поесть.

Под пристальным взглядом Сяоциня пришлось сунуть ложку в рот и жевать. К такой грубой пище Чэнь Ло не был приучен, потому на лице его обосновалось недовольное, даже кислое выражение.

– Маньтоу бы сейчас съесть, – вздохнул он, с усилием вталкивая в рот вторую ложку каши.

– Фу, – не скрывая отвращения, сказал Сяоцинь, – как можно есть блюдо с такой историей?

Чэнь Ло выгнул бровь, но, прежде чем он успел ответить, Сяоцинь начал взахлёб пересказывать легенду о маньтоу.

В стародавние времена, когда царств на свете было десять раз по десять, сошлись на поле брани два войска и сражались три луны и три солнца. Силы у них были одинаковы, потому они никак не могли друг друга одолеть. Потом к одному войску подошло подкрепление, и у другого войска не осталось шансов ни победить, ни вырваться из окружения.

Тогда военачальник первого войска сказал, что если они сдадутся в плен, то жизни их пощадят. Воины поверили и сложили оружие. Но вероломный военачальник приказал связать их всех и отрубить им головы. Обезглавленные тела сбросили в яму, а из голов сложили башню высотой в двадцать чи[21]. Военачальник же пировал и глумился над поверженным врагом.

На другой день войско снялось с лагеря и двинулось в путь. Путь им преградила река, а поскольку время близилось к ночи, то пришлось встать станом и дожидаться рассвета.

Проснулся военачальник, слышит – кто-то ходит вокруг его шатра и что-то бормочет. Вышел он тогда и давай распекать нерадивых стражей, что мешают ему спать. Глядь – а это ходят по лагерю безголовые воины-призраки и требуют: «Отдайте наши головы!»

Перепугался военачальник, спрятался в шатре и до рассвета не сомкнул глаз, а наутро разболелся. Пришлось войску остаться у реки, пока он не выздоровеет.

На другую ночь всё повторилось: появились безголовые воины-призраки и стали бродить по лагерю, заглядывать в шатры, опрокидывать светильники, – ищут, неприкаянные, свои головы.