В совет племени входили те самые бывшие вожаки пяти племен, уже в годах, и их сыновья, выросшие среди Сахо, но воспитанные своими отцами. Эти молодые мужчины жаждали власти, будто вместе с кровью их отцов им передалась неизбывная, мучительная тоска по ней.

Острая, с трудом скрываемая зависть сквозила в их взглядах, направленных на молодого вождя. Каждый из них хотел бы оказаться на его месте. И еще в них говорили гены их воинственных предков. Рассказы отцов о завоевательных походах, об отважных воинах, что они слышали с детства, еще больше разжигали их вожделение.

Тогда и родился заговор. Они планировали убить вождя Сахо, представив всё так, будто по дороге попали в ловушку, устроенную верхушкой племени, с которым собирались вести мирные переговоры. Люди наверняка поверили бы в то, что еще один вожак захотел заполучить копье абсолютной власти.

Брунн очень хорошо помнил тот день, когда в последний раз видел вождя, покидающего племя в окружении немногочисленной свиты, свиты предателей. Он прошел сквозь расступившуюся толпу соплеменников, сжимая в руке золотое копье.

Советникам удалось привести коварный план в исполнение. Когда они на своих плечах внесли на территорию стойбища безжизненное тело молодого вождя, люди не сразу поняли, что случилось. Брунн выбежал навстречу странному шествию и замер, а вокруг него начали собираться соплеменники. Мать подошла сзади и положила дрожащие руки ему на плечи. Брунн огляделся и увидел бледные, искаженные лица. Раздался отчаянный женский крик.

Траурное шествие приближалось, и Сахо расступались, освобождая путь. Мать Брунна закрыла ладонью глаза сына, когда тело вождя проносили мимо них.

Брунн заворочался и открыл глаза. Он уставился в темноту и попытался проглотить ком, застрявший в глотке. Слезы душили его. Он больше не мог сдерживаться и зарыдал. Он плакал как ребенок, а тогда, в детстве, в тот страшный день, он не проронил ни слезинки, как и его мать. Внутри была пустота.

Так начался распад великого и могучего племени Сахо. Советники не смогли поделить между собой добычу, как, наверное, не смогли бы поделить на всех одну женщину, которую так долго и страстно желали. В конце концов они набросились друг на друга, как бешеные псы. Народ Сахо не хотел участвовать в этой сваре и начал разбредаться. Попытка новых вождей силой собрать редеющее «стадо» провалилась. Большинство военачальников встали на сторону народа. И все же внутриплеменные распри унесли в то время много жизней.

Несогласных с политикой новой власти попросту уничтожали. Спасаясь от безумства своих вождей, недавние соплеменники были вынуждены покинуть обжитые земли и разойтись кто куда.

Ранним утром Брунн вышел из жилища. Киан и Нкхау в обнимку спали под деревом. Брунн прокашлялся и направился в их сторону. Первым проснулся Киан, когда вожак подошел к ним, а Нкхау пробудилась, только услышав голос Брунна:

– Пойдем, Киан. Прогуляемся по окрестностям, – сказал он и, заметив, как Нкхау тоже с готовностью вскакивает, быстро добавил тоном, не терпящим возражений: – Вдвоем.

Нкхау проводила их грустным взглядом и поежилась от утренней прохлады. Как же хорошо было в объятиях Киана! Ей было тяжело расставаться с ним даже ненадолго.

– Разлучник, – щелкнув зубами, прошептала она вслед удаляющемуся Брунну.

Несмотря на ранний час, старейшина уже успел сходить за травами и теперь возвращался с целой охапкой.

– Доброе утро, Сахо, – улыбаясь, поприветствовал он девушку.

– Не уверена, что доброе, – буркнула Нкхау.