– Ну вот, Одноухий своих на охоту вывел. Кого-то сейчас по косточкам растащат, – с намёком глянула на Яшку Злыдня.

Яшке стало чутка не по себе. Он стал держаться как можно ближе к Злыдне и время от времени озираться. Злыдню он бояться уже перестал, не смотря на её шуточки.

Вышли на поляну. Не успели дойти до середины, как из чащи выметнулись серые тени и окружили их грозно взрыкивающим кольцом. Вперёд вышел огромный волк с оборванным в давней схватке ухом. Он угрожающе рокотал, вздергивая губы над хищно белеющим частоколом клыков.

Злыдня вдруг стремительно припала к земле и, поводя оскалом вокруг, яростно зашипела. Затем, фыркнув почти в морду Одноухому, рявкнула с угрозой:

– Это моё мясо. Я сама его съем.

И издала нечто среднее между мявом разъяренной кошки и рыком медведицы, щёлкнув дико оскаленными зубами.

Волки смущённо попятились. Последним спрятал клыки вожак.

Миг, и поляна опустела.

Злыдня скосила глаза и, увидев, что Яшка никак не отреагировал на обещание его сожрать, надулась и пошла дальше.

Яшка поспешил за ней.

Вскоре вышли на окраину леса. Вдали виделись огни Яшкиной деревни. Он радостно подался к ним, но опомнившись, обернулся к оставшейся в сени деревьев Злыдне.

– Уходишь? Зря я тебя не съела. Или не траванула, – сказала та мрачно.

Насупилась, отвернулась и в лес, ссутулившись, поплелась.

Яшка смотрел ей в след и нисколько не сердился. Жалко было её. Шутки злые шутит, а видать, что самой не сладко, заноза какая-то в сердечке. Да и с травой вот помогла, и волкам не отдала на поживу. Хорошая, в общем. Глянулась ему девица лесная.

Яшка окликнул:

– Злыдня! Можно я ещё приду? Грибами угостишь.

Злыдня живо обернулась, воспрянула вся, расплылась в радостной улыбке.

– Я-я-ядо-о-о-ви-и-и-и-ты-ы-ми-и-и! – пропела, лукаво подмигнув. – Приходи, я разозлюсь, но буду очень рада!

И, весело подпрыгивая, убежала в лес.

Яшка улыбнулся и пошёл к огонькам деревни, сжимая в руках заветный мешочек с чудесной травкой. Выздоровеет бабушка, он ее со Злыдней познакомит.

*****

– Ну и где он?! При-и-ду, при-и-ду…! А сам…!

Злыдня, сгорбившись, ходила кругами вокруг раскидистого дерева, высоко в ветвях которого она любила спать в хорошую погоду, и безудержно ворчала.

– Врун! Путь только появится… Отравлю его. Нет, загрызу! – на миг Злыдня остановилась, наморщив лоб в раздумьях, представляя, как будет загрызать Яшку. – Не, чей-то я сама грызть его буду? Одноухому отдам!

– Три дня же всего прошло, как из леса ты его вывела. Сама говорила, – флегматично заметил сидящий у дерева лесовик Кузьма, похожий на обомшелую корягу с глазами.

– Целых! Три! Дня! – бешено выпучив глаза и сшибая ногой на каждое слово по мухомору, произнесла Злыдня.

Кузьма спокойно пожал плечами и не стал комментировать.

– Так. Сама к нему пойду. Приду и вот тогда-то он у меня попляшет. Узнает, как заставлять девушку ждать. А то ишь, я тут, понимаешь, рук не покладая из леса его вывожу, а он… Неблагодарный! – фыркнув напоследок, Злыдня решительно направилась по тропинке, ведущей в сторону окраины Темного бора.

Когда в конце тропинки обозначился уверенный просвет, чаща вздохнула, пробежав тяжелой волной по густому морю листвы и протяжно заскрипев ветками.

– Куда нацелилась, внученька? – шорох волнующейся листвы сложился в негромкий женский голос, идущий, казалось, со всех сторон.

– Э-э-э, бабуля, я тут рядом. До деревни доскочу и обратно, – насторожено ответила Злыдня, словно пойманная на «горячем».

– Помни про обещание, внученька. Будь умницей. И, прежде деревни, посмотри, какую шкурку там носят, – будто поверил голос и затих. Успокоилась чаща.