Наконец детишки слегка притомились. Одна из девочек постарше сказала:

– Если ты в деревню к нам идешь, тебе так нельзя. Надо платьишко одеть.

Тут Злыдня осмотрела себя и вспомнила, наконец, слова бабушки о шкурке.

– Так. И где мне его взять? – озадаченно сказала Злыдня.

– Мы тебе принесем. В травке пока спрячься, – сказала за всех, поднявшая вопрос о платье, девочка. И убежали всей звонкой ватагой.

Осталась Злыдня одна. Завалилась в высокую траву. Начала в небо смотреть. Хорошо было внутри. Мысли вредные разбежались и не получалось к ним вернуться. Вот вроде бы и надо позлиться, прямо хочется, а не получается. Всю злость возня ребячья разогнала. И бабушка говорила, что доброй не сложно быть. М-да.

Пока в синеву бездонную залипала, вернулась старшая девчушка. Одна. Платье принесла. Длинное, до земли. И косыночку. Одела Злыдня обнову, подол одернула. Косынку повязала. Если хвостом не дергать и к зубам не присматриваться, девица и девица. Девчушка в кулачок прыснула и убежала, помахав на прощанье. Ну а Злыдня спокойно к деревне пошла.

***

Наконец дорога вывела Злыдню к деревенской околице. Солнце к тому времени уже за полдень перевалило, обед миновал. С краю деревни у дома с полуразобранной крышей о чем-то горячо беседовали высокий плечистый парень в усыпанной трухой и прелой соломой одежде и одетая в простое повседневное платье девушка. Правда, горячился больше парень. Девушка показывала сломавшуюся прялку, судя по всему, обращаясь с просьбой о починке. Парень что-то выговаривал, поминутно тыкая пальцами в сторону крыши и раздраженно размахивая руками. Казалось, облако темное, гневное сгущается вокруг.

«Вот это да! – подумала Злыдня, – Вот бы мне он так… Ох разгулялась бы…»

И уж было направилась увлеченная мыслью о восстановлении женской справедливости вносить свои способности в расклад сил. Но остановилась.

– Устал, милый? Дак давай отдохнешь, покормлю тебя, – спросила заботливо девушка, без всякой колкости в голосе и по плечу парня рукой ласково провела. Светя теплотой в глазах.

Как конь ретивый на скаку остановился молодец, голову опустил виновато. Вздохнул, ладонь девушки в своих сжал, поцеловал.

– Устал, любушка. Понесло вот… Прости. И впрямь, отдохну сейчас да сделаю, что просишь. Там и не много. Все успею.

Улыбнулась девушка, соломинку из волос парня вытащила, пригладила. Пошли оба уже радостью ласковой полные.

Задумалась Злыдня. Целовал бы так руку ей, Злыдне, если б вызверилась она. Мнилось, что вряд ли. Разве что в ногах валялся б в ужасе. На Яшку мысль эту перенесла – не обрадовалась картинке. Лезло все назойливо, как Яшку руку ее целует. А она к волосам его тянется. Сама на себя разозлилась вдруг.

«Вот еще! Руку ему! Он, понимаешь, забыл меня, а тут к руке тянется!» – гневно вскинулась внутри Злыдня, позабыв тут же, что сама это пригрезила.

И в то же время отголосок сожаления мелькнул затаенным желанием. В таких противоречивых чувствах она направилась дальше.

Немного еще пройдя, дома, да людей хозяйством занимающихся, оглядывая, вопросом наконец задалась – как искать-то она Яшку собралась среди всего этого народа? Странным образом она ожидала – вот, она заявляется гневная такая, а вот он весь такой виноватый сразу ей на глаза попадается. И тут уж она ему устраивает! Что устраивает, правда, стало еще более расплывчато, чем в начале. Да и Яшка все на глаза не являлся.

«Так, спросить надо кого-нибудь. Вот только кого?»

И тут на глаза Злыдне попалась сидящая на скамеечке у палисадника ветхая старушка. И Злыдня тут же решила, что это ей повезло. Старушка щурится – видит похоже плоховато уже. Поди не разглядит вблизи ее лесных особенностей.