Гарик лёг прямо в сортире. Кружилась голова. Неизвестно, сколько он провёл тут. Ему стало дико холодно, била крупная дрожь. Он насилу встал и, держась за деревья, поплёлся домой. Из последних сил он подошёл к дверям дома, и его глаза перестали видеть. Он жил с бабушкой. Видимо, она что-то почувствовала и вышла на улицу. Она увидела дикую картину. Внук стоял под дверью в распахнутой куртке, весь мокрый. Он шатался и дико выл, как собака. Изо рта текла бурая жижа. Эта жижа пропитала всю белую рубашку на груди до пояса. Гарик стоял с широко открытыми глазами, но в них были одни налитые кровью белки. Зрачки закатились вверх под веки. Именно поэтому он перестал видеть. Картина была жуткой. Бедная бабушка увидела его и упала. «Эх-х-х, – подумал, Гарик. –

Бедная моя бабушка».

После этого случая Гарик не пил три года. Просто не мог. Организм мутило даже от запаха спиртного.

Гарик решил проехаться по району своего непутёвого детства. Он свернул в частные дома. Их осталось не много. Район был застроен многоэтажками. И те дома, которые остались, были уже не те. Не те жалкие лачуги, а безвкусные огромные, наляпанные в разных стилях особняки. Большинство из них имели на втором этаже выступающие башенки, как в замках. Сразу видно, дома нацменов. С претензией на величие. Им-то, дуракам, и невдомёк, что эти башенки в замках были отхожими местами и из них летело вниз дерьмо. А у них они были надстроены над входными дверями.

Да, всё изменилось безвозвратно. Гарик свернул вглубь домов. Неужели?! Угол! Он увидел знакомый перекрёсток. Вот и угол. Место стрелки. Место непрерывного круглосуточного сходняка на районе. Он почти не изменился. Тот же дощатый забор и заброшенный дом. Разве что нет той травы по пояс, её выкосили под корень и засыпали щебнем. Но стоят два огромных камня – молчаливые вечные свидетели ушедшей юности. Ночные песни под гитару. Бормотуха, домашняк, шмаль, опий. Гулящие местные девки, которых слаще не было и больше никогда не будет. Гарик вспомнил, как он с местными хулиганами стоял здесь.

Позднее утро. Осень. Сезон конопли. Они курят пластик. По кругу ходят два косяка с разных полей, чтоб сильнее пёрло. Гашиш как женщины. Он всегда разный. Из разных мест по-разному тащит. В тот день директор вызвал в школу его родителей. Гарику было вообще об этом неизвестно. Какая, на хуй, школа. Сезон идёт. Он заходил в школу только изредка. Денег отнять и курнуть со знакомыми школьниками. И вот его мама и отчим битый час выслушивали нотации от собравшихся по этому поводу вместе остервеневших учителей. Мама театрально льёт слёзы. Наконец ёбанные педагоги отпускают их. И вот мама, злая как собака, идёт с отчимом к бабушке, надеясь застать там Гарика и растерзать его. И что же они видят? Гарик с местными дебилами курит без зазрения совести шмаль на углу. Они, как коршуны, кидаются к ним. Косой видит краем глаза бегущих к ним родителей Гарика.

КОСОЙ

Гарик, матушка твоя!

Все как по команде поворачивают голову в сторону опасности. Тут вариантов не много. Всё это уже было-перебыло. Мама сейчас подскочит и будет всем лупить пощёчины. А отчим… Отчим, в сущности, добр. Но быстро заводится. А мама его заводит с пол-оборота. Бригадир строительной бригады. Передовик и коммунист. Он и головы поотрывать может. Недаром трубы руками гнёт водопроводные, как проволоку. Решение приходит быстро. Гарик, не говоря ни слова, просто разворачивается и бежит. Толпа срывается за ним. Умнее было бы разбежаться в разные стороны… но шмаль-то есть только у Гарика. У него набиты все карманы кропалями. Он сегодня банкует. А день кайфа только начался. Поэтому все срываются за ним. Они бегут, сшибая прохожих, к железной дороге. Там затеряться в самый раз. Мама Гарика не отстаёт. Она летит за ними вслед, ломая каблуки на босоножках. Сбрасывает обувь и бежит босиком. Отчим поднимает босоножки и не отстаёт от мамы. Гарик перелетает через дорогу и взбирается на крутую железнодорожную насыпь. Парни бегут за ним. Они перебегают рельсы. Множество железнодорожных путей. На пути стоит товарный состав. Они подлезают под вагонами на другую сторону. Мама насилу вскарабкалась на насыпь. Отчим поднялся быстрее и дал ей руку. Они видят, как последние парни уходят под вагонами. Сбежали. Не догнать. И поезд приближается. Надо пропустить его, отойти от рельсов.