Охоту юноша начал с раннего утра, ибо осенний день стал короток. С самого рассвета он прочёсывал свои угодья. Для того, чтобы поднять зайца с его лёжки, юноша шёл неторопливым шагом и часто останавливался. Перелинявший в зимний наряд зверёк хорошо был виден на потемневшем фоне земли и прелых листьев, но, убегая от охотника, умело прятался в кучах хвороста, среди кустов.

Хас-Магомед выследил свою добычу на полянке, стал двигаться под углом, как будто проходя мимо, не выпуская зверя из виду. Напоённая влагой земля смягчила шаги и позволила охотнику приблизиться. Заяц вытянулся, почуяв, что его нагнали. Хас-Магомед затаил дыхание, прицелился, приготовился к тому, чтобы метнуть дротик, как вдруг заяц внезапно сорвался с места и бросился наутёк. Терпение юноши лопнуло, и он кинулся в погоню. Для того, чтобы выследить жертву, ему и так пришлось изрядно отдалиться от привычных для охоты местностей, а теперь заяц увлекал его ещё дальше – на восток, куда Хас-Магомед заходил нечасто.

Опускались сумерки. Зверь уже был упущен. Тоска и злость подкатили комом под горло. Теперь необходимо было как-то выбираться из той неведомой чащобы, в которую заяц коварно завёл Хас-Магомеда. Когда совсем стемнело, юноша брёл почти на ощупь. Совсем нехорошо. Он понимал, что слишком далеко ушёл от своих владений и совершенно заблудился. Когда рядом забила вода, Хас-Магомед обрадовался – вышел, наконец, к реке. Теперь оставалось лишь следовать ей.

Вдруг, сверху с утёса, послышался протяжный, жалобный, леденящий душу вой. Хас-Магомед было решил, что поблизости опять рыскают шакалы. Но нет. Шакалы так не воют. Этот зверь был намного отчаяннее и опаснее. Юноша встрепенулся. Ноги подкосились, стали ватными. Дрожащими, непослушными руками Хас-Магомед потянулся к каменному охотничьему ножу – он всегда держал его на поясе.

И вот в тени блеснул оскал клыков, раздался хриплый рык. Показалась грязная серая шерсть – издёрганная, изорванная, стоящая дыбом. Это был горный волк; тощий, скукоженный, с торчащими рёбрами, измотанный ранами. Голодные глаза зверя, стоявшего на маленькой крутой возвышенности, мрачно сверкали.

Зашипел зловещий ветер. Хас-Магомед выдержал свирепый взгляд хищника, крепко сжав рукоять ножа, висевшего на поясе. Волк резко рванулся со склона. Он сделал это с быстротой молнии и тотчас оказался над головой Хас-Магомеда, рыча и раскрывая смертоносную пасть. Зверь кинулся на грудь юноши, одновременно с тем, как тот выхватил нож из-за пояса.

Через мгновение высокие и мускулистые лапы крепко впечатали Хас-Магомеда в землю, но в том секундном полёте, прежде чем волк успел совершить свой страшный укус, устремлённый в плечо, юноша направил нож и молниеносно, глубоко вонзил лезвие в горло противника. Волк захрипел, пасть у него пошла кровавой пеной, и вместе они опрокинулись в бездну, скатываясь в смертельном объятии.

Хас-Магомед с трудом открыл слипшиеся от крови веки. Сплетясь с юношей, рядом лежал его поверженный враг с неподвижным взором глаз, подёрнутых мёртвой дымкой. Из горла его торчала чёрная и скользкая рукоять ножа. Этот изгнанник, изнурённый голодом и горьким одиночеством, не сумел показать в бою всю свою мощь, но встретил смерть достойно. Хас-Магомед с сожалением отвёл от него взгляд и приподнялся, выбираясь из его объятий.

В темноте журчала река. Хас-Магомеду немедленно захотелось приблизиться к ней. Ему мечталось поскорее сбить металлический привкус крови и противную сухость в горле, напиться бегущей рядом пресной воды. Волочась без сил по крутому каменистому ложу, падая и царапая колени, юноша чувствовал, как силы оставляют его. Потом добираться пришлось ползком. Хас-Магомед сделал последнее усилие при помощи рук, затем припал к краю берега и прильнул иссохшими губами к свежей влаге. Одним большим глотком он напился вдоволь, хотел было вновь приподняться на руках, но голова тяжело упала на грудь, он обмяк всем телом и провалился в черноту полного беспамятства.