– Мальчики, не надо!.. – хотела было вмешаться Зезаг, но Асхаб остановил мать семейства, решив, что сыновьям давно пора выяснить всё между собой.

– Выйдите на улицу, – сказал им отец.

Но уже было поздно. Вспыхнула суматоха: у всех сердце упало, особенно у матери. Бросились друг на друга, точно дикие, размахивая кулаками куда попало, поднялась ругань и настоящая драка. На обоих братьях не было человеческого образа, бились беспощадно, опрокидывая один другого, катая по полу, осыпая ударами.

– Разними, разними их! – умоляла Зезаг.

– Сами одумаются, – тихо произнёс Асхаб, мрачно сведя брови. Он уже решал, кого из них накажет первым.

– Убьют же друг друга! – почти плакала мать.

– Не убьют, – отстранил её отец. – Не позволю.

Вскоре на обоих братьях уже не было ни одного живого места – всё синяки и ссадины. В какой-то момент Зелимхан зашатался, и Хас-Магомед, воспользовавшись этим, кинулся на него, сбил с ног, повалил и стал бить с ещё большей жестокостью, уже в нос и в зубы. Зелимхан стал беспомощен, лежал с окровавленным лицом.

– Хватит! – воскликнул отец, мигом оказавшийся в гуще схватки, и одним мощным рывком отодрал Хас-Магомеда от Зелимхана. Несмотря на всю силу, какой обладал плечистый и грузный Асхаб, это оказалось на удивление непросто – младший вцепился в старшего бешеной хваткой.

Асхаб швырнул младшего сына в сторону, он отшатнулся, а старший тем временем утирал окровавленное лицо, по-прежнему лёжа на полу.

– Ты слишком далеко зашёл, Хас-Магомед, – угрожающе холодно произнёс Асхаб, не любивший повышать голос. – Нам предстоит долгий разговор с тобой, но сначала извинись перед братом, матерью и сёстрами.

– Перед ним не стану! – скрипя зубами от злости, ответил Хас-Магомед.

– Тогда пошёл вон! – указал ему на дверь отец.

– Пойду! – вырвалось из груди Хас-Магомеда внезапно и неожиданно для него же самого.

– Тогда уходи. Но если вернёшься – пожалеешь, – тихо и оттого вдвойне неумолимее и страшнее прозвучал голос Асхаба.

Через мгновение Хас-Магомед выбежал на улицу и растворился в ночной темноте. Зезаг закрыла лицо руками. Горло её сдавило, хотелось плакать навзрыд, но непререкаемый характер мужа не позволял расплакаться, и от этого ещё больше давило и болело в материнской груди.

– Догони его, Асхаб, догони, – просила Зезаг.

Асхаб перевёл дыхание, постоял некоторое время у двери. Затем, не глядя ни на кого, в полном безмолвии сел за стол и продолжил ужинать. Сыновья и дочки, утирая слёзы, последовали его примеру. Больше в тот вечер он не произнёс ни слова, лишь когда взглянул на избитого до крови Зелимхана, скупо обронил:

– Пойди, умойся.

Хас-Магомед бежал долго, не щадя ног, обуреваемый и горькой обидой, и стыдом, и злобой. Всё перемешалось в его сердце, как в пьяном забытьи. Он остановился, вдохнул измученной грудью свежесть леса и без сил припал к земле, в гущу высокой травы. Ночь была тепла и непроглядна, а сам он всё это время будто бесконечно плыл в чёрной тьме. Наконец, глаза привыкли к темноте, над головой простёрлась бледная луна и бездна звёзд, а между ними и древесным морем – зубчатые громады гор, тянущиеся неровной грядой. Недалеко, в овраге, спускавшемся из лесу, по каменистому ложу скакала кипящая речка.

Хас-Магомед лежал недвижно, дышал почти бесшумно, а в голове не появлялось ни единой ясной мысли, словно всё его сознание растеклось в ночной черноте лесов, в шуме чащи, по ступеням скал, ущельям и вершинам. Воздух постепенно сгущался, веяло наступающей грозой. Звёздное небо помутнело, его завлекало пеленой, а на горизонте уже громоздились тучи, надвигалась злобная буря. Всё во мраке ему казалось враждебным и грозящим.