– Каково? Неподвижно… сижу и сижу. Сегодня надо было бы пойти в церковь… Не пошел.
– Я имею в виду, как вы ощущаете свой возраст? Чисто физически?
– Можете попробовать, – усмехнулся он и поднял руку. – Заткните уши ватой, наденьте неудобные башмаки и толстые резиновые перчатки, а потом замажьте очки вазелином – и вам тоже будет восемьдесят три.
– Могу себе представить… Кстати, вы помните Вильгельма Петерссона? Он, когда узнал, что я к вам собираюсь, просил передать привет.
– Петерссон-рыбак? – Герлоф кивнул. Он прекрасно помнил Вилле, рыбака из деревни Таллерум. – Вильгельм, знаете ли, подорвался на мине во время войны. Стоял на корме, а баркас напоролся на мину носом. Он улетел метров за тридцать. Один Вилле и уцелел… И как он там?
– Хорошо, только глохнет.
– Это после полета.
Герлоф вовсе не собирался вспоминать несметное количество мин, поставленных вокруг Эланда во время войны, но все равно подумал – сколько же кораблей погибло. Он тогда работал лоцманом, проводил торговые суда в обход минных полей, но его и сейчас преследовал кошмар: его корабль подрывается на мине. Наверное, многие мины все еще лежат там, в глубине, и медленно покрываются ржавчиной и водорослями.
Он не расслышал вопроса:
– Простите?
– Я спросила: а у вас как со слухом?
– Очень хорошо, – быстро ответил Герлоф. – В основном слышу. Иногда шум в ушах, но это, наверное, ветер.
– Надо будет как-нибудь проверить… Вата в ушах – это плохо… может, стоит подумать о слуховом аппарате?
– Лучше не надо.
Герлофу вовсе не хотелось возиться с еще одним непонятным ему прибором.
– А вообще как?
– Хорошо. – Он бы ответил «хорошо», даже если бы было плохо. Герлоф очень боялся, что его опять отвезут в дом престарелых. – Странно только жить без будущего.
– Без будущего?
Он кивнул.
– Если бы я был помоложе, купил бы катер, но в моем возрасте далеко загадывать не стоит. – Ему показалось, что доктора насторожили его слова, поэтому быстро добавил: – Да это неважно. Наоборот, чувствую себя свободным.
– У вас, наверное, много воспоминаний, – улыбнулась Карин Вальберг.
– Вот именно, – сказал он, не отвечая на улыбку. – С ними-то я и общаюсь.
Она уехала. Герлоф несколько минут сидел неподвижно, потом встал и пошел в кухню – взять дневник Эллы. Общаюсь с воспоминаниями, сказал он доктору Вальберг. Красиво обозначил чтение чужого дневника.
Он никак не мог избавиться от чувства стыда, но перестать читать не мог. Если бы у Эллы было что от него скрывать, она наверняка сожгла бы дневники сама, прежде чем умереть от рака. А она оставила их в наследство Герлофу.
Он перевернул страницу.
Сегодня 3 июня 1957 года.
В Марнесе ярмарка, полно народу, и погода прекрасная. К сожалению, и осы появились.
Герлоф завтра повезет тридцать тонн известняка в Стокгольм. У девочек каникулы, они поплывут с ним.
Без Герлофа и детей пусто. Когда они были маленькими, мы каждое лето ездили на ярмарку на велосипедах, а теперь выросли, и мне без них одиноко. Я не плачу, чтобы не заболеть, но когда думаю, что до ноября, пока не кончится навигация, Герлоф почти все время будет в море… это как нож в спину.
Но все же я не совсем одна, со мной этот бесенок, маленький тролль. Он скачет на корточках в кустах, я даю ему молоко и печенье. Правда, появляется только днем, когда на улицах никого.
Наверное, для них это самое безопасное время.
13
Когда Пер выехал из дома, солнце уже стояло высоко. Он несколько раз звонил и по домашнему телефону, и по мобильнику – Джерри не отвечал. Пер начал нервничать.
Они рано пообедали. Пер объяснил Йесперу:
– Твоему деду надо помочь… Он говорил очень странно, словно не в себе. Я должен поехать и проверить, все ли у него в порядке.