Вечерами, после завершения работы, он бродил по окрестностям, отмечая места с потенциальными жертвами. Бродя по темным аллеям, он прислушивался к разговорам и смеху, вынужденно улыбаясь, когда шёл мимо группы молодежи, которые весело проводили время. Он внимательно изучал их, подмечая то, как они смеются и общаются, не зная о том, что внутри него созревает план, в котором они не играют решающей роли.

Степан начал вести своего рода дневник, в который записывал детали о тех, о ком вначале не планировал ничего злого. Он отмечал их привычки, маршруты, которые они выбирали для прогулок, и особенности их внешности. Он всегда выбирал тех, кто казался уязвимым или незащищённым. Обладая навыками парикмахера, он понимал, как легко изменить облик человека, но теперь его внимание пересекалось с мрачными размышлениями о том, как быстро можно было забрать жизнь.

Каждый вечер он уходил с работы с новым списком целей, заранее отмечая места на карте города, где, по его мнению, можно было бы что-то сотворить. Это было не просто хобби; это стало манерой, возможно, своего рода искусством для Степана. Он изощрялся в планировании и детализировании своих идей, выходя за пределы привычного понимания. Ночные прогулки стали рутиной – они позволяли ему сбрасывать напряжение и накапливать жажду.

Степан ощущал, как это темное порождение его ума начинает овладевать им. Страсть к контролю не оставляла душу, проникая в сознание, лишь укреплялась с каждой новой мыслью о своих «жертвах». Он не осознавал, что подобные желания приводят к разрыву между его естественными импульсами и тем светом, который когда-то была наполнена его жизнь. Этот разрыв становился всё более очевидным, как будто он шагал по краю пропасти, готовый упасть в бездну, теряя последние остатки человечности.

Первые жертвы стали неким идеальным творением для него; по сути, они представляли собой пустые холсты, которые он мог бы раскрасить в своих мрачных фантазиях. Но на самом деле, находясь в плену созидания своих тёмных мыслей, он не успел понять, что, тем самым, обрекает себя на собственную тьму. И так, жажда становилась все более невыносимой, каждая новая мысль выводила его из нормального русла, делая его идеи все более больными.

Так началась его тёмная жизнь – Степан обрел своих первых «жертв», но они не были всего лишь набором цифр в его записной книжке. Это были обычные люди, чьи истории и жизни он собирался перекроить по своему усмотрению и, возможно, навсегда оставить в бездне своих тёмных фантазий. Он всё больше погружался в безумие, не обращая внимания на признаки, которые сигнализировали о необходимости остановиться. Тьма она стала частью его самого, частью его появления как человека, несущего подходящий облик. В подобие стрижки, каждое движение совершалось мастерски, но результат мог оказаться катастрофическим.

С каждым новым шагом на пути к тьме, Степан чувствовал, как его личная одержимость начинает наполняться новыми и зловещими смыслами. В тот момент, когда он впервые столкнулся с реальной возможностью того, что его мысли могут выйти за рамки воображения, он стал осознавать, что повседневная рутина стилистической работы может соседствовать с чем-то куда более ужасающим.

По мере того, как его мрачные замыслы обретали форму, запах крови придавал Степану уверенности. Это было не просто воздействие на его чувства, это было нечто большее; это стало частью его сущности. Он научился отсекать не только волосы, но и любые препятствия, которые мешали ему осуществить свои темные желания. Каждая вырванная прядь волос казалась симфонией, начатой им, где кровь была лишь заключительным аккордом в его мрачном произведении.