Она расстелила Арсу его лежанку в гостиной, налила воды. Пёс лениво потянулся, зевнул, громко щёлкнув зубами, и улёгся, сразу погружаясь в глубокий, заслуженный сон. Его храп стал единственным звуком в квартире.

Александра скинула куртку, бросила ее на стул. Стояла посреди гостиной, не зная, что делать. Приказ «отдохнуть» казался абсурдным. Как отдыхать, когда где-то там, в сердце города, бродит человек в противогазе, запаковывающий женщин в полиэтилен? Когда он видел ее лицо? Видел Арса?

Она машинально пошла на кухню, вскипятила чайник. Залила кипятком пакетик дешевого чая. Руки дрожали. Перед глазами мелькали кадры: блестящий свёрток под дубом, чёрная дыра люка, тёмные стекла противогаза, повернувшиеся к ней в луче фонаря… И запах. Этот едкий химический запах, смешанный с вонью канализации. Он, казалось, въелся в кожу, в волосы.

Она выпила чай, обжигая язык. Потом долго стояла под ледяным душем, пытаясь смыть с себя липкий ужас и вонь коллектора. Кожа покраснела, но ощущение грязи не проходило.

Вечер провалился в какую-то пустоту. Она пыталась есть – не лезло. Пыталась смотреть телевизор – мелькающие картинки раздражали. Арс просыпался, ел с аппетитом, снова засыпал. Его способность восстанавливаться восхищала и злила одновременно. Почему она не может так?

Она легла поздно. Темнота комнаты давила. Закрывала глаза – и видела полиэтилен. Блестящий, натянутый, с угадывающимися контурами тела. Слышала стук дождя по нему. А потом… Потом картинка сдвигалась, менялась.

*Темнота. Не парк, не канализация. Больничный коридор, длинный, бесконечный, освещенный тусклыми лампами дневного света. Запах антисептика и страха. Она – девочка, 14 лет. Ноги подкашиваются. Она идёт по этому коридору, а с потолка капает. Не дождь. Темная, густая жидкость. Кровь? Она смотрит вниз – по полу течёт ручей крови, стекает с покрытого флагом гроба, который кто-то везёт на каталки впереди. Флаг полицейский. Но лицо под ним… Она пытается догнать каталки, кричит: «Папа!», но голоса нет. Ноги вязнут в крови. Она падает. Поднимает голову – перед ней стоит фигура в противогазе. Резиновый овал, тёмные стекла. Он молчит. А потом медленно протягивает руку. В руке – не нож. Маленький, смятый кусочек полиэтиленовой плёнки. С клеймом. CZ045B. Она кричит беззвучно. Противогаз наклоняется к ней. Из-под него доносится хриплый шёпот: «Опоздала… Опоздала снова… Как тогда…»*

Александра села на кровати с глухим стоном. Сердце бешено колотилось, пот стекал по спине. Она включила свет. Комната была пуста. За окном шелестел дождь. Арс, услышав её стон, ворвался в спальню, запрыгнул на кровать, тычась мокрым носом в её лицо, в шею, скулил, лизал ладонь.

«Арс… Арсик…» – она обхватила его мощную шею, прижалась лицом к его тёплой шерсти. Его сердце билось ровно и сильно. Он был здесь. Реальный. Живой. Ее якорь. «Прости… Прости…»

Она встала, прошла на кухню, налила воды. Руки все ещё дрожали. Подошла к тумбочке, взяла в руки фотографию отца. Молодой, сильный, в форме, с уверенной, чуть усталой улыбкой. Майор Виктор Коваль. Лучший отец на свете. Пока его не убили. Пока она не опоздала его спасти. Тогда, в 14 лет. И снова сейчас. Четвёртая жертва. Она опоздала.

*«Опоздала… Опоздала снова… Как тогда…»*

Шепот из кошмара эхом отдавался в тишине. Это был не просто кошмар. Это была правда. Правда, которую она носила в себе все эти годы. Правда, которую маньяк, этот человек в противогазе, каким-то чудовищным чутьём угадал или… или знал?

Она поставила фотографию на место. Подошла к окну. Дождь стучал по стеклу. Город спал. Где-то там бродил он. И она была отстранена. Отстранена, чтобы «прийти в себя».