– Ишь, добрая выискалась. Все у нее хорошие, один я плохой.

Поразительное свойство хозяина не терять контроль над происходящим во время сна произвело на меня впечатление.

– Проснулся, Коля?

– А я и не спал. Слушал все, как ты за жизнь нашу непонятно кому рассказываешь. Толк-то какой?

– Таня – очень хороший детектив. Я просто уверен, что она найдет вашу Аню, – спокойно возразил Костя.

– Вы не слушайте его, Константин Федорович. Не со зла он. От горя.

– А ты помолчи, пока по репе не схлопотала.

Николай поднялся и сел на диване, взял стоящую рядом с диваном литровую банку с водой, жадно попил. Встал, пошел на кухню за сигаретами.

Несмотря на то, что, по словам хозяйки, Николай сильно горевал, тем не менее этот агрессивный детина под два метра, с трехдневной щетиной на щеках и подбородке, со всклоченной русой с проседью шевелюрой почему-то не вызывал во мне ни малейшего сочувствия.

Он закурил на кухне и, взяв пепельницу, вернулся, на ходу продолжая свое выступление:

– Милиция вон отказывается. А тут баба какая-то, детектив, вишь ли, горы золотые наобещала. А ты и сопли развесила. Обдерут как липку, еще и квартиру продать придется.

– Услуги детектива я оплачу. – Сжатые Костины кулаки, неподвижно пока что лежащие на коленях, свидетельствовали о его нарастающем раздражении.

– Ох, какие мы добренькие и богатенькие. С чего бы это! Да вы, б… эти «новые русские», всю страну развалили. Из-за вас, дерьмократов хреновых, такой бардак. Добро народное по карманам распихали, и они, вишь, – «новые русские», а мы – старые нищие. Никакой справедливости. Обобрали народ.

– Ну, вы, Николай Андреевич, любезнейший, не бушуйте. Мы к вам не на именины пришли, а помощь свою предложить. Вон Новодворская, к примеру, вчера по радио сказала, что социальное равенство гнусно, вредно и никому не нужно. А кто печется о неправильном распределении народного добра, тот пусть книжку Чубайса о при– ватизации читает. Там все написано, – отразила я выпад хозяина против Кости. – И вообще, давайте к делу вернемся. Покажите мне лучше фотографии Ани.

– Сейчас-сейчас. – Вера Ивановна вскочила со стула, пододвинула его к стенке, достала с антресоли альбом. На первой странице голубоглазая малышка, казавшаяся игрушкой в огромных руках отца, рядом улыбающаяся мать.

Листая страницу за страницей, слушая комментарии Веры Ивановны, мы наблюдали возрастные этапы Ани: Аня в садике, в школе.

С последней фотографии на нас, улыбаясь, смотрела очаровательная голубоглазая девушка с длинными пшеничными волосами, в белом костюмчике, с букетом сирени в руках.

– Красивая у вас девочка, глаза такие огромные, – сказала я, очень понимая чувства Артура.

– Да, красавица, – с гордостью ответила Вера Ивановна.

– Не могли бы вы на время дать мне эту фотографию?

– Конечно, конечно.

– Лишь бы толк был, – добавил Николай, гася сигарету.

– Сделаю все, что смогу. Разрешите мне только еще комнату Анину осмотреть: книги, тетради. Может, хоть какую-то зацепку найду.

– Пожалуйста, вот ее комната. Проходите, смотрите, что надо.

Я поднялась с кресла.

– А ты, Костя, пока с хозяином о формировании рыночных отношений потолкуй.

Костя, улыбнувшись, махнул рукой.

– Побеседуем.

Осмотр комнаты ничего не дал. Тайное никак не желало становиться явным. Никакого намека на случившееся. Аня была аккуратной девочкой: в книгах, тетрадях, одежде – всюду порядок.

Мы вернулись в зал.

– Ну, все, Костя, поехали в училище, там поспрашиваем.

Вдруг раздался звонок в дверь.

– Коля, открой.

Николай вышел в прихожую, открыл дверь.

– Эй, парень, погодь! Да стой же ты! Кто хоть передал эту штуку?