– Ещё одни мауглиоиды… – промямлил один из оперативников, поглаживая собаку, чтобы она перестала скулить.

– Что это значит? – сглотнула Кэрол.

– Это значит, что их родители-торчки были заняты наркотой куда больше, чем своими детьми, – бормочет Джордж. – Мы иногда натыкаемся на таких. Часто эти бедолаги даже разговаривать не умеют. Единственное, что у них остаётся человеческого, так это человеческий облик… Да и то с натяжкой…

К концу его слов напряжение, росшее в Кэрол и заставлявшее изображение перед её глазами дрожать, достигло своего пика, и в тот момент (в момент разрушения паритета) в её голове словно что-то переключилось, а в глазах резко потемнело, и она, потеряв равновесие, навалилась на стену позади себя…

– С тобой всё в порядке?

Но она ничего не ответила. Её сильно затрясло.

– Эй, ты куда? – продолжает расспрашивать Джорджи.

А Кэрол, с трудом переставляя ноги, уже побрела по коридору.

– Правильно, выйди на воздух, – говорит ей вслед. – Всё будет в порядке! – Затем продолжает уже с остальными: – Зрелище-то и вправду не для слабонервных… Ну что, Опеку вызываем? Пусть забирают этих зверят…

Между тем, несмотря на совет Джорджи, Кэрол возвращается обратно в комнату и, не обращая внимания на оставшегося в ней оперативника, расстёгивает кобуру. Медленно, как зомби, она подходит в упор к стоящему на коленях смотрителю, а тот, хотя и не сразу, замечает, что к нему кто-то подошёл, и поднимает своё окровавленное лицо с мокрыми от слёз глазами. Не прекращая плакать и бормотать, он повторяет одно и тоже:

– …я видел… видел… Это ещё не конец… я видел… Да простят меня за это боги…

Но Кэрол, по-прежнему не выходя из странного транса, достаёт свой «Glock 17» и приставляет его к покрытому мелкими капельками пота морщинистому лбу бедняги. И в момент, когда в комнату заходит Эшли в сопровождении охраны, Кэрол спускает курок:

Паффф…

Дождь…

Струи воды шумящим водопадом проливаются с маркизы – массивного козырька из металла и стекла над выходом из старого здания ABA3. Шипя и брызгая во все стороны, нисходящие потоки разбиваются об асфальт и впадают в океаны луж, что рекой бегут по тротуару, унося с собой мелкий мусор, пенящиеся пузыри и пожелтевшую листву…

– Ну и погодка… – раздаётся хриплый, слабый голос выходящего из здания пожилого швейцара. – Да, Мистер Уризэн?

Он обращался к высокому мужчине с портфелем в руке, что стоял на границе навеса – у самой стены проливного дождя.

– Я же просил вас, Кинзи, – мужчина оборачивается на сутулого старика со сцепленными за спиной руками, который, шаркая, медленно приближался к нему. – Зовите меня просто Дэниэл…

– Только если вы так настаиваете… – пробормотал старик и тоже остановился у самого края маркизы, выдавив из себя, будто через силу: – Дэниэл…

Усталые глаза пожилого швейцара, обременённые нависшими веками, медленно поднимаются на серое небо, как вдруг в глубине его роговиц вспыхивает отражение пробежавшего среди туч разряда молнии…

Ччик-Бдуффффф…

– Он начал лить сразу после того, как вы вошли днём в здание, – заговорил о дожде старик, как только отзвуки грома растворились шуме ливня, – и всё никак не хочет заканчиваться… Говорят, это циклон, и что он продержится над нами вплоть до середины следующей недели…

– Правда? – спрашивает Дэниэл, после чего возвращает взгляд к клокочущим облакам, застилающим весь небесный свод. Мазки темно-серых туч вытягивались и закручивались прямо на его глазах из-за шквальных порывов ветра. – А знаешь, – бормочет он, – я вообще люблю дождь… – Он продолжал смотреть на небо и улицу, которая, благодаря дождю и бегущим по асфальту потокам, пребывала в непрестанном движении. – Особенно эту свежесть… – добавил он и набрал полную грудь воздуха. – Помню, как-то в детстве отец рассказал мне, что древние греки верили – первый дождь на землю пролился в тот день, когда прекрасная богиня – одна из титанид – узнала, что её любимого отца, Урана, больше нет в живых. Он рассказал, они считали, что капли дождя – это её слезы, а гром – эхо её тяжелых всхлипов, которые доносятся до нас издалека… – Дэниэл задумывается на мгновение. – И несмотря на то, что это глупо, я до сих пор слышу в звуках дождя её плач…