– Доннел, за него можно выручить пригоршню серебра. Зачем его убивать? – спросил тощий.

Доннел затаил на меня обиду, но я всего лишь защищался. Он баюкал порезанную руку, стараясь шевелить ей как можно меньше. Рана явно была нехорошая, да и сам язычник выглядел препогано.

– Ублюдок меня порезал, – хмуро произнёс он. – Сбежит при первой возможности. Я же вижу. Ждёт, поганец. Выжидает.

– И ты бы делал так же на его месте, – ответил старик. – Придём в деревню, перережем сухожилия на пятках, и пусть убирает навоз. Рабы лишними не бывают.

Я понял не все слова, но всё равно ужаснулся. Мне не хотелось провести остаток жизни в рабских оковах.

– Нибель, ты же знаешь, что из него не получится хороший раб, – в разговор включился другой язычник, усатый мужик с коротким луком в руках. – Сбежит, ещё и постарается прирезать кого-нибудь. Он уже крови попробовал, хоть и малец ещё.

А усатый меня раскусил, именно так я и хотел поступить. Я брёл по тропинке вслед за ними, опустив голову и вслушиваясь в каждое слово. Я отчаянно надеялся, что гаэлы сейчас поссорятся и поубивают друг друга, но с тем же успехом можно было надеяться, что небо опустится на землю. Никто не станет ссориться из-за какого-то раба.

На горизонте показались хижины, крытые соломой и дёрном, низкие заборчики из жердей, загоны для скота. Тогда мне это всё показалось уродливым и варварским, но теперь я понимаю, что мы сами жили точно так же и в тех же условиях.

Гаэлы заметно приободрились, а я наоборот, полностью осознал своё положение.

Навстречу нам побежали дети, и я вспомнил, как сам точно так же встречал отца из дозоров, военные отряды, проходящие через нашу деревню, купеческие караваны. Дети везде ведут себя одинаково.

Я шёл, не обращая внимания на оскорбления и насмешки, но услышал женский плач, повернулся, и чуть не остался без глаз. Какая-то баба, видимо, жена или подруга убитого язычника, попыталась расцарапать мне лицо, выкрикивая непонятные для меня вопли. Я попытался оттолкнуть её плечом, но разъярённая женщина не отступала.

– Не он его убил, успокойся, – сказал Нибель, и только тогда женщина оставила попытки выцарапать мои глаза.

Женщина села на землю и горько зарыдала, окружённая детьми и подругами, которые бросились её утешать. Лошадь с мертвецом флегматично шагала за нами. Мы вошли в деревню.

«В тесном узилище

Путами крепкими

Связан Аргайл.

Словом волшебным

Скинул верёвки,

Ход потаённый

Открылся в скале.»

– «Песнь об Аргайле».

Меня не убили, как хотел Доннел, и даже не искалечили, как предлагал Нибель. Меня просто бросили в землянку к другим рабам, предупредили, чтоб я не делал глупостей, и ушли.

Среди рабов были и мои соотечественники, и дикари с острова Матак, и даже гаэлы, захваченные в битве или в чём-то провинившиеся. Большинство из рабов давно смирились со своим положением. Некоторые видели в этом наказание божье. Некоторые пытались выслужиться, чтобы их меньше били и меньше нагружали работой. Совсем немногие пытались сопротивляться. Я решил сопротивляться.

Мне давали мотыгу – я «случайно» ломал её. Мне поручали таскать брёвна – я выбирал самые тонкие, гнилые и плохие. Мне приказывали кормить скот – я подмешивал в сено ядовитые паслён и крестовник.

Конечно, ничто не остаётся безнаказанным. Я терпел побои, меня заставляли смотреть, как за мои проступки наказывают других рабов. Но я решил идти до конца.

В конце концов, я дошёл до того, что все остальные рабы стали меня избегать. Пытались вразумить, устроив тёмную, но я как-то предчувствовал опасность, и в тот день не сомкнул глаз, а когда ночью меня пошли бить, атаковал первым. С того дня всё стало ещё хуже.