– В самом деле? – Денис рассмеялся. Смех у него был тоже чудесный.

– А вы в самом деле будущий врач? – спросила Марина, когда они уютно расположились на диване в столовой.

– В самом деле. А почему мы все на "вы" и на "вы"? А на "ты" можно?

– Конечно, – обрадовалась Марина. – Терпеть не могу, когда мне "вы" говорят. Такой взрослой себя сразу чувствуешь, прямо даже старой

– И что, не нравится?

– Что не нравится? – не поняла Марина.

– Чувствовать себя взрослой.

– Ни капельки. – Марина тряхнула даже головой. – Два года назад я даже хотела покончить жизнь самоубийством. Накануне своего дня рождения: только чтобы взрослой не становиться. Мне тогда пятнадцать лет исполнялось.

– Ну уж это у тебя какие-то радикальные меры. Прямо-таки хирургические. А вообще ты здесь в этом не одинока. Здесь этого тоже никто не хочет. Взрослеть, в смысле.

– И как, удается? – с интересом спросила Марина.

– Да как сказать. В основном да. Но, по правде говоря, главным образом благодаря Алене, или, скорее, ее папе. В общем, дому этому. Тому, что он у нас есть. И пока он есть… – Денис помолчал, а потом серьезно посмотрел прямо Марине в глаза, прямо в самую душу заглянул:

– Вот и у тебя он теперь тоже будет. Ты на нас не обижайся, если что не так. Мы ведь не со зла. Просто мы тут все свои. Привыкли друг к другу, пообтесались. Бояться друг друга перестали, опять же. И ты, если захочешь, тоже будешь здесь своя. И, по-моему, ты захочешь, потому как, если я Вальку верно понял, деваться тебе теперь некуда. Но все-таки, так, для проформы: ты хочешь, Марина?

Взглядом он, казалось, спрашивал о чем-то гораздо большем, и Марина совершенно вдруг растерялась.

– Не знаю, – произнесла она. – Я… я как-то еще не думала.

– Когда думать будешь? – все так же ласково спросил Денис, но глаза его как будто смеялись, и смеялись не ласково. – Двенадцатая неделя идет, так я слышал? Глядишь, поздно думать будет. Ну так что?

– Я… не знаю. Наверное… да.

– Что "да"? – на сей раз жестко, глядя прямо Марине в глаза, спросил Денис.

– Да, хочу, – пролепетала Марина, вконец раздавленная его натиском.

– Ну вот и славно, – Денис сразу расслабился, опять стал светским и легким. – Тогда все в погядке. – И, наклонясь к самому ее уху, ласково, призывно зашептал: – Нам с тобой еще нужно будет поговогить. О всяких важных вещах. Сейчас-то уже вгемени нет. А ты пгиходи в мою комнату после обеда, там нам никто не помешает, ладно?

Кляня себя, на чем свет стоит, и в то же время самой себе внушая, что ничего тут такого нет – да и не может быть, не должно, – Марина кивнула.

Оставшийся кофе они допили уже молча.

Аккуратно приподняв белоснежный манжет, Денис посмотрел на часы.

– Так я и думал. Ровно 9.30. Часы надо не на руке носить, а в голове держать – тогда и не отстанут, и не убегут. У тебя с этим как? Есть у тебя часы в голове?

– А как же, – Марина усмехнулась. – И даже довольно-таки точные. По крайней мере, дважды в сутки определенно не врут. – И, не выдержав, сама первая рассмеялась.

Оценив ее шутку, Денис засмеялся следом, и тут где-то наверху ударили в гонг.

Почти сразу же за гонгом в столовую нахлынуло какое-то живое и орущее месиво. Невозможно было разобрать, где руки, где ноги, где головы, крик стоял невообразимый. Марина с наигранным ужасом прижала ладони к ушам. Денис резко встал и громким басом рыкнул:

– Мол-ча-ать!

Все немедленно стихло. Клубок распался, и на ковре, наподобие маленьких статуй, застыли в нелепых позах отдельные детские фигурки, вытаращив на Дениса испуганные глазенки.

– Так-то лучше! – не меняя тона, пророкотал Денис. – А ну-ка, теперь все по местам! И если что, помните: я сегодня дома!