Серьезные нарушения политической преемственности происходят чрезвычайно редко, чаще всего – в результате войн, революций или при крушении авторитарных режимов. Примером может служить распад Советского Союза или недавние события «арабской весны», хотя порой перемены оказываются не столь радикальными, как это представлялось в самом начале. Менее значительные нарушения политической преемственности могут происходить и в демократических обществах, чаще всего – в результате заметных изменений основ, определяющих политику; пример – новый курс правительства Тэтчер в Великобритании 1980-х годов [Gamble, 1994; Heffernan, 1999]. Способность демократических обществ к созданию политических проектов, направленных на обновление социальных институтов, представляет собой одну из важнейших характеристик этих обществ, и если такая способность атрофируется, стране может грозить упадок и в конечном счете распад. Один из вопросов, поставленных нынешним кризисом, – удалось ли демократическим обществам сохранить способность к самообновлению и адекватному ответу на брошенные им вызовы [Posner, 2010; Shäfer, Streeck, 2013; Шефар, Штрик, 2015; Coggan, 2013].

Представляется сомнительным, что произошедшие до сих пор изменения заложили основу для фундаментальных перемен, но можно с большой долей уверенности утверждать, что такие перемены необходимы, если мы не хотим, чтобы западное процветание погрязло в бесконечном изнуряющем кризисе. Особенно важно, чтобы изменения произошли не просто в одной или нескольких странах, а в транснациональных формах управления. Кризис заставил признать ряд новых реалий, таких как все более важная роль растущих стран или превращение «Большой двадцатки» в главный форум, на котором обсуждаются проблемы мировой экономики. Все это делает дальнейшие изменения необходимыми. Чаще всего политики по-прежнему затрачивают массу усилий на латание прорех в существующих институтах в надежде на то, что силы, благодаря которым так часто удавалось добиться восстановления экономики в прошлом, помогут и на этот раз. Но если оставить без внимания глубокий структурный кризис неолиберализма, эти попытки не принесут результата.

В 1992 г. в предвыборной кампании Клинтона прозвучал девиз «Это же экономика, глупыш!», который использовался, чтобы подчеркнуть, что то, какими избиратели видят собственные экономические перспективы и экономические перспективы страны, тесно связано с тем, как они оценивают компетентность политиков и за кого они решат голосовать. Более сложные дилеммы государственной политики можно было бы выразить девизом «Это же политика, глупыш!». Неизменная способность политиков разочаровывать и избавлять от иллюзий, кажущееся разнообразие тупиковых и неразрешимых ситуаций, крушение надежд и идеалов прогресса делает понимание любой проблемы государственной политики критически важным для того, чтобы объяснить, почему рациональные и технократические подходы к решению социальных и экономических проблем нередко заканчиваются неудачей, почему правительства так часто отказываются от долгосрочных решений, почему зачастую бывает так трудно наладить сотрудничество. После столь масштабных событий, как финансовый крах 2008 г., нередко появляется соблазн попытаться объяснить, что именно произошло и что мешает восстановлению, с позиций экономики, психологии или культуры. Но многие проблемы берут свое начало в политике. Если начинать с политики, будет проще объяснить, почему проблемы оказываются столь трудноразрешимыми, почему так сложно прийти к соглашению, почему восстановление откладывается на столь длительное время и создается впечатление, что мы движемся от одного кризиса к другому [Dunn, 1979; Caplan, 2009; Runciman, 2013].