– Ага, – буркнул кто-то грузный слева от меня, – «рюмкой стопки»… «стопкой рюмки»…

А я сидел, пил, не пьянея, и плакал без слёз, придавленный осознанием того, что вместо самого близкого друга и единственного потенциального моего читателя у меня теперь – пустота. Ушел из жизни. И даже рукой не помахал.

А не было никакого тумана…

Семь дет сидел я, оглушенный и пришибленный, ровно в своем мирке – дом строил, картошку сажал, «Горыныча» в выгребную яму регулярно заливал, собаку выгуливал, скворечник даже поставил – первый в своей довольно уже долгой жизни – ну, чтобы птички полезные там, то, сё… На курятник уже замахнулся… – и на тебе! – захотелось воли, ветра и одиночества!

И повадился я мотаться на Реку.

В будний вечерок забредешь по берегу в местечко безлюдное, закинешь донные снасти, колокольчики к ним подвесишь, костерок разведешь… В тот год весна и лето выдались жаркими, ночевать можно было прям на кучке травы возле огня… Река-матушка блестит отраженной луной, ночь – мачеха звездного табора— не чует ни хрена, что будет сейчас и потом…

Давно-давно, в прошлом уже веке, когда не было еще на Каме гидростанций и шлюзов, морозной ночью, предупрежденный добрыми людьми, гнал наш дед из Соликамска вниз по скованной льдом реке повозку с нехитрым скорняцким и домашним скарбом, а с окрестных дремучих лесов скатывались к ним волки – и наша мама, совсем еще девчушечка, вместе со старшими сестренками и бабушкой нашей швыряла в их клацкающие пасти пучки горящей соломы…

Дед, отдышавшись, осмотревшись и устроившись на новом месте, пристрастился к рыбалке, мостки выдвижные сколотил по примеру местных мужиков. Толька с Вовкой еще не родились, Валька – наша мама – была еще мала для этой забавы. А вот Лидка с Зойкой с ним на реку бегали и частенько его облавливали – из-за чего тот шибко злился и клялся их впредь с собой не брать.

По ним, по ним – милым таким и родным – звенит колокольчик, строчит сверчок-пулеметчик, порою ночной невидим…

Между тем старомодный садок мой к рассвету наполнился, а бубенцы на донках все не умолкали. В рыбацких хлопотах и азарте не сразу приметил я эту троицу, шлепавшую в столь ранний час по мелководью – мужчина… мужчина и женщина… Ну, бредут себе и бредут – летом кто тут только не шастает во всякое время суток… Но так получалось, что чем ближе они ко мне подходили, тем яростнее – дуплетом на обеих донках сразу – были поклевки и добыча становилась все крупнее… Отправив очередных «лаптей» в садок, под завязку набитый лещами, стал перезакидывать я снасти – одну, другую… и вдруг услышал за спиной до боли знакомый голос:

Я обернулся.

Передо мной – босой, в джинсах и свитерочке – стоял живой Лёша и улыбался своей фирменной улыбкой.

– Мы ж тебя в костюме похоронили… – только и смог ляпнуть я.

– В костюме там лежать хорошо, а здесь гулять лучше в этом!

Он сделал шаг ко мне, распахивая руки для объятий… но тут опять взъярились колокольчики на спиннингах – Лёша кинулся подсекать, а я уплыл в глухую темноту…

– Это он от радости, – услышал я Лёшин голос, возвращаясь. – Такой улов сегодня – ого-го!

Увидев, что я очнулся и пытаюсь подняться, добавил:

– Я последних отпустил – складывать некуда! Пора садок-то менять.

Он протянул мне руку – рука была мокрая, прохладная, но вполне себе осязаемая. Отряхнув с меня прилипший песок, он представил мне своих спутников.

– Штабс-ротмистр Александров… Марина Ивановна…

Штабс-ротмистр, вынув изо рта гусарскую трубку, слегка кивнул мне Марина Ивановна молча подала для поцелуя правую руку – левой она то и дело поправляла на шее шелковый дымчатый шарф.