Один стал печником. Другой освоил плотницкое и столярное дело. На деревне про них иначе и не говорили: мастера на все руки. И даже с наступлением девяностых годов они никогда не оставались без дела. Заказы от новых русских так и сыпались со всех сторон.

И вот как-то раз после окончания очередного подряда они решили отметить. Митька срубил такую шикарную баню, что глаз невозможно было отвести, а Гринька сложил печь – ну просто загляденье.

Выпили, закусили, снова выпили, захмелели. И понесло их, начали они хвастаться: кто лучше работу сделал. Слово за слово стал Митька, переходя на фальцет, оскорблять Гриньку нецензурными словами за его никчёмную работу. В ходе ссоры не стерпел Гринька и со всего маху вдарил другу прямо в лицо, отчего тот зашатался и свалился на пол. А Гринька, как ни в чём не бывало, потянулся и, разминая кисти, встал. Медленно обошёл приятеля, разглядывая мутным взглядом кровоподтёки и ссадины на лице повергнутого. Собутыльник лежал с закрытыми глазами и, охая, корчился от боли.

– Ну что, дружок, кто лучше сробил? – с издёвкой ухмыльнулся Гринька. – Что молчишь?

– Ясно дело, я, – сгребая сбившиеся на лицо волосы, простонал Митька.

– Ах, так! Тогда получай, пока не одумаешься. – И стал избивать потерпевшего, нанося ему ногами, обутыми в сапоги, удары по различным частям тела. – А чтобы очухался, освежись на морозце! – И, взвалив его на плечо, выкинул через дверь в сугроб. А сам, не сморгнув глазом, вернулся к столу и продолжил, теперь уже в одиночку, хлестать ранее купленный с другом спирт. После второго стакана покачнулся и с грохотом рухнул с табуретки. Проснулся, когда уже светало. Отравленный мозг уже ничего не соображал. Голова трещала. Первая мысль, которая мелькнула в воспалённом сознании: «А где же друг Митька?» Оглядел просторный предбанник и, не обнаружив друга, уже вслух промямлил:

– Видно, домой ушёл. Придётся одному похмеляться. Впервой, что ли?»

Придвинув табурет к столу, налил стакан и, не морщась, выпил. Засунув солёный огурец в рот, задумался. Но страшный скрежет заставил его вздрогнуть. Он поднял голову. Из угла комнаты на него надвигалось страшное искажённое лицо Митьки. От испуга Гринька вскочил и, крестясь, пролепетал:

– Сгинь, сгинь, нечистая сила!

И какой-то момент, пятясь назад, потерял равновесие и рухнул, со всего маху ударившись виском об угол печи.

Пришедшая с ночной смены жена Григория, не застав его дома, отправилась на поиски. Первым делом она решила наведаться на объект, где он последнее время трудился на пару с другом. При подходе к бане цвета свежей сосны с хвойным смолянистым запахом, она увидела его ноги, торчащие из снега. С раздирающим душу криком бросилась к нему. И, упав на колени, с воплями поползла к замёрзшему телу Гриньки.

А через несколько минут прибывший участковый милиционер обнаружил труп Митьки. Он лежал с широко отрытыми глазами, застывшими от ужаса.

В то утро выходного дня как никогда ослепительно светило солнце, пробиваясь через лёгкие кружевные занавески. А за окном на все голоса пели птицы.

Катя, потянувшись, посмотрела на будильник, и вновь нырнула под одеяло. Вставать не хотелось. Вчера заснула только в три часа ночи. Всё не выходила из головы скверная история, в которую она, как наивная дурочка, вляпалась. А недавнее выяснение отношений с Геннадием, да ещё и в присутствии подруг Светланы и Елены, ещё более усугубляло её душевное внутреннее потрясение. С ним они были не то чтобы друзьями, скорее просто хорошими знакомыми. Познакомились около двух лет назад. Со Светкой он сожительствовал и очень часто признавался ей в любви, но это не мешало ему засматриваться и на Ленку.