Наряду с предъявлением для опознания в группу идентификационных следственных действий, по нашему мнению, могут быть включены некоторые виды следственного эксперимента (ст.181, 288 УПК РФ) и проверки показаний на месте (ст. 194 УПК РФ), которые нацелены на проверку возможности восприятия и узнавания тех или иных объектов (например, участков местности, зданий, сооружений) и служат способом проверки ранее данных показаний по технологии идентификации по мысленному образу[27].

Некоторые авторы считают возможным относить к числу идентификационных обыск, выемку, ряд других следственных действий. Эту точку зрения вряд ли можно признать обоснованной. На наш взгляд, она порождена смешением понятий «действия следователя» и «следственные действия». Первое понятие шире второго по объему, поскольку им охватываются самые различные виды действий следователя. Наряду с процессуальными следственными действиями, расследуя уголовное дело, следователь совершает массу организационно-подготовительных, управленческих и иных действий. Это происходит как в рамках подготовки того или иного процессуального действия, так и после его проведения. Кроме того, самые различные действия следователь выполняет и в ходе процессуального следственного действия, включая те действия, которые он предпринимает в связи с реализацией тех или иных методов и приемов познания, установлением психологического контакта с другими участниками следственного действия и решением иных задач. Не последнюю роль в системе применяемых в каждом таком случае методов и приемов играют метод и технологии идентификации как по материально фиксированным отображениям, так и по мысленному образу. Например, при производстве обыска в доме подозреваемого следователю довольно часто приходится прибегать к такому приему, как визуальное узнавание искомых предметов, документов и других объектов (например, похищенных вещей), ориентируясь на описание их признаков допрошенными по делу лицами.

Можно ли утверждать, что в случае обнаружения и изъятия вещей, похожих на те, что описаны в показаниях, он осуществил уголовно-процессуальную идентификацию? Нет, конечно. Ничего подобного уголовно-процессуальной, имеющей доказательственное значение идентификации, в данном случае не имеет места.

Похожее – отнюдь не то же самое. Поэтому вопрос о том, является ли обнаруженный следователем объект именно тем, о котором ему сообщили на допросе, остается открытым. Для его решения требуется произвести другие следственные действия (в частности, предъявление для опознания) и назначение судебно-экспертного исследования. Но дело не только в этом. Главное состоит в другом, а именно в том, что по закону следователь не может выступать в роли источника доказательств. Поэтому если он в какой-то ситуации выступает в роли субъекта идентификации, даже тогда, когда она осуществлена успешно, полученный им результат не имеет доказательственного значения. Этот результат имеет вспомогательное, тактическое, ориентирующее значение. Идентификация, осуществленная лично следователем, – это идентификация, выполненная им для себя, а не для уголовного процесса. В рамках тех следственных действий и ситуаций, где это возможно, идентификация выступает в роли тактического приема. Наряду с другими приемами она входит в тактический комплекс средств доказывания, не продуцирующих, не порождающих доказательства, а способствующих их обнаружению и вовлечению в процесс доказывания.

Образы объектов, устанавливаемых и исследуемых при выявлении и расследовании преступлений, формируются у их носителей визуальным, слуховым, осязательным, обонятельным и вкусовым способами восприятия, а нередко и путем использования двух и более способов.