– Сядь и слушай, – процедил сельский наглец. – Быстро!

Ахель и рад был сесть – это избавило бы его от развития конфликта, но сесть означало сдаться, а сдаться Ахель просто не мог себе позволить. Такое поражение он сравнивал с поражением в спортивной игре, которое засчитывается, когда игрок не является на поле для поединка и заочно передаёт право победы сопернику.

– Мне и стоя тебя будет слышно, – как можно спокойнее проговорил Ахель.

– Сядь! – рявкнул спорщик. – Сядь, я сказал!

– Откажусь от предложения, – ответил Ахель. – Стоять полезно. Сидят только наглые самовлюблённые бездари. – Сказав это, Ахель понял, что перегнул палку.

В следующую секунду тяжёлая рука схватила его за плечо и вновь повалила на платформу.

– Слушай меня внимательно, может, и научишься чему, – яростно прошипел деревенщина, явно давно мечтавший ощутить превосходство над кем-нибудь. Рукой он прижимал Ахеля к платформе и не давал встать. – Есть понятие нормы. – Ахель молчал. – Десять килограммов за один день. Сдаёшь их в общий фонд. Их продаёт староста. Эти деньги мы распределяем почти поровну. Больше получают лучшие работники, а меньше – такие, как ты. Если поймаешь больше десяти килограммов, можешь продать их торговцам самостоятельно и не делить деньги ни с кем.

Ахелю надоело, что ему говорят очевидные вещи.

– А ты, – продолжал наглец, наседая на Ахеля, – ты не можешь поймать даже десяти килограммов, а это самый минимум. Ты – ничтожество! Поэтому тебе почти ничего не достаётся. И ты будешь жить тут всегда. И слушать ты меня будешь до тех пор, пока я, накопив денег, не уеду отсюда, из этого захолустья, где только и можно, что охотиться и ловить рыбу. А ты останешься здесь! Понял?

– Я понял, – попытался спокойно ответить Ахель. – Мне нужно идти. Уже второй час. Я должен ловить рыбу.

– Ты её должен был ловить ещё с восхода солнца! А ты только едешь.

– У меня были дела в доме, – невозмутимо ответил Ахель.

Он не любил, когда нарушали его личное пространство. Тут это делалось и физически, и на уровне расспросов. Бедняга попытался встать, но оказался только сильнее прижат к платформе.

– Тоненький канал, – сказал мучитель, – связывает нас с внешним миром: торговцы, приезжающие сюда за рыбой и мясом. И я им воспользуюсь, а ты – нет!

– Мне нет дела до того, чем ты воспользуешься, – оскалился Ахель. – Отпусти меня.

– Уже умоляешь, – последовала нагловатая улыбка.

– Люди ждут платформу.

– Мне нет дела до людей, – передразнил Ахеля сельский житель. – Меня зовут Гарп. Слышал о таком? Меня тут уважают и простят, если я задержу платформу. Это тебя не простят никогда даже за мелочь. Что скажешь, дурачок? Один ты меня не знаешь, потому что нелюдимый. Живёшь как затворник!

Говорить не хотелось. Но и бежать смысла не было. Самым разумным казалось сказать хоть что-то в свою пользу.

– Зато дом свой я достраивал сам, – сказал Ахель Гарпу.

Дело в том, что тут было принято строить дома, а точнее, избы, всем селением. Когда для приезжих не находилось свободных изб или когда приходили в негодность старые, их отстраивали все вместе – всего за сутки. Ахель отказался от помощи в отделке и, когда дом в основном был готов и оставались только сложные косметические работы, сказал, что закончит всё сам.

– Ты достраивал так много, что самому построить избу с нуля было бы не многим труднее! Ну и дурак же ты, – усмехнулся Гарп.

Капелька пота наконец попала ему в глаз. Гарп поморщился и протёр глаз одной рукой, а другая его рука продолжала держать Ахеля.

– Зато я слежу за собой, веду хозяйство, не выгляжу как неотёсанный деревенщина, и вообще – это моё право: тратить время на себя.