Я решаю, что с меня хватит. Сейчас прозвенит звонок, я встану и уйду домой. А лучше – к Авзаловым. Мне просто адски не хватает Аринки.

К концу пары преподавательница начинает стращать нас предстоящим экзаменом, перечисляет темы, «на которые стоит обратить особое внимание», заверяет, что списать никому не удастся, плоско шутит и радуется, что ей поддакивают. Я с нетерпением поглядываю на время, то и дело нажимая на единственную кнопку телефона. Но, к моему счастью, преподше тоже не терпится уйти. Взяв с нас обещание, что мы будем сидеть тихо до звонка, она выпархивает из аудитории.

Марька Чуркина и еще пара девчонок из нашей группы вскакивают и идут ко мне – я и глазом моргнуть не успела, как сама она присела рядом, потеснив меня, а остальные – на переднюю парту, буквально вытолкнув оттуда мальчишек из параллельной группы.

– Настя, ты как? – спрашивает Марька. Девчонки развернулись к нам и уставились с любопытством. Курс затих. Я закрыла лицо ладонью, но тут же отняла руку – не буду перед ними слабой, не буду!

– Что у нее случилось? Почему она это сделала? Блин, я поверить не могу… – кто-то из девчонок.

– Ты ее вчера видела?

– Ты сегодня у нее была?

– Как родители?

– Дать таблетку? У меня афобазол…

Я зажмуриваюсь и стараюсь сдержать истерический крик. Не совсем удается, слабый стон таки прорывается наружу. Девки сразу затихают. Курс – навостряет уши.

– Мне кажется, – медленно говорю я, – что я бы полжизни отдала сейчас за стаканчик кофе.

Девки секунду медлят, потом взрываются все одновременно:

– Ну так пойдемте в буфет!

Я говорю, что забыла взять сумку, они, разумеется, просят не беспокоиться о таких мелочах. Мы суетливо поднимаемся, выходим из-за парт, гидра потихоньку тоже приходит в движение, галдит, шуршит фантиками от конфет. В окружении девчонок я чувствую себя как в танке. Марька берет меня под руку, и я поняла, что я теперь – под ее шефством. От этой мысли становится смешно. Но мне почему-то не хочется выдергивать руку.

Выйдя из аудитории, наша маленькая экспедиция вдруг замирает. Девчонки расступаются от меня, оставляя в пустоте, как в вакууме.

Меня ждут.

В коридоре, недалеко от дверей нашей аудитории, стоят Ванька и Макс. Макс в темной толстовке, капюшоне и солнечных очках. Олицетворение скорби. Он выглядел уставшим, неспавшим и озлобленным. Одна сплошная прямолинейная тоска. При виде меня в пустом круге, образованном девчонками, Ванька тоже отступает.

Нас как будто оставили один на один на боксерском ринге.

Он подходит ближе. Слишком близко.

Коридор – сплошные двери кабинетов и пара окон на концах – пропускает слишком мало света. Но когда Макс снимает очки, я все равно вижу. Несмотря на то, что верхнюю часть лица все еще скрывает надвинутый капюшон. Я вижу злость в его глазах. Острую ненависть. Но не это меня удивляет.

– Ты знаешь, – медленно и тихо говорит он. Я не понимаю, вопрос это или утверждение, поэтому не собираюсь ничего отвечать.

– Ты все зна-а-аешь. – Он тянет слова, как и все в этом городке, – такая особенность южноуральского говора. Но сейчас это «а-а-а» проскрежетало по моему мозгу как айсберг по борту «Титаника». – Сучка. Грязная тупая сучка. Такая же, как она.

Он говорит мне это прямо в лицо, и мне кажется, что кожа пачкается этими словами.

– Скажи, кто это сделал, – снова ни вопроса, ни утверждения.

– С кем она была. Зачем туда пошла.

Он повысил голос. На нас пялились – девки, Ванька и полкурса в придачу.

– Она тебе по-любому все рассказать успела.

«Успела, успела, придурок ты конченый». Тут он тоже замечает, что вокруг слишком много ушей и глаз и снова говорит тихо и холодно: