И тут я вспоминаю свой сон. Мы с Аринкой на деревянных трибунах у футбольного поля. Это не было сном. То есть, да, сегодняшним ранним утром мне это приснилось, но когда-то произошло на самом деле! Этот сентябрьский вечер, гол Макса, наш с Аринкой разговор о Питере – все случилось в нашей реальной жизни. До момента, когда поле замело вдруг снегом, а Аринка превратилась в замерзшую куклу.

Меня передергивает от ужаса, и я, словно пытаясь убежать от кошмара, прибавляю шаг, вскоре завершаю подъем, прохожу по коридору и перешагиваю порог аудитории.

Гул голосов затихает. С каждым моим шагом становится все тише, и с каждым моим шагом тает уверенность. Они смотрят на меня. Я смотрю мимо них всех – вижу огромные окна, углы парт, мусор на затертом линолеуме. Но продолжаю идти. Взгляды выжигают дыры на моем лице, волосах, водолазке. Тишина напряжена и почти осязаемая, мне кажется, она выталкивает меня из аудитории вон. Но я сдерживаю натиск и продолжаю идти. Свободных парт почти нет, но я не могу остановиться и оглядеться. Мне кажется, если я остановлюсь, то их молчание меня победит, уничтожит.

«Арин, я выдержала первый удар, ты гордишься мной, правда?»

Наконец, вижу свободное место – почти в конце ряда, да и то парта занята, но не вся. Сажусь, достаю из кармана телефон и начинаю тыкать в него пальцами, зачем-то листаю список контактов. Господи, ну почему я не взяла хоть какую-то гребаную тетрадку?

Они продолжают молчать и смотреть на меня. Я не ловлю ни единого взгляда, но знаю, какие они – эти взгляды: сочувствующие, выжидающие, прикрывающие любопытство и даже наверняка злорадство.

Спасает приход препода. Ей нет дела до моей мертвой подруги. Она поднимает аудиторию приветствием, встает за кафедру и объявляет тему. Я поворачиваюсь к невольной соседке по парте. Какая-то отщепенка, на лицо знаю, по имени – нет.

– Есть листочек? – шепчу ей. Она тут же выдирает двойной из середины тетради.

– А запасная ручка?

Находится и ручка.

Курс шуршит тетрадями, переводит мобильники в беззвучный режим, шепчется, переспрашивает тему. Первые минут пятнадцать я сосредоточенно пишу лекцию, абсолютно не понимая значения слов, которые записываю. Вскоре меня немного отпускает, я поднимаю голову и окидываю аудиторию взглядом.

Наш курс – это такая огромная, многоголовая, многоголосая и разноцветная гидра, вечно шевелящаяся, шипящая, жующая мини-пиццы, чипсы и яблоки. Здоровенное чудище, порождение вселенского хаоса, которое без конца и цели шевелит своими щупальцами и крутит головами. Для меня – абсолютно бесформенное существо, не имеющее ни имен, ни характеров, не вызывающая никаких чувств. Все на одно лицо. Все на один голос.

Разумеется, за полгода совместной учебы я кое-как научилась их различать. Вон Марька – Аринкин зам, первый кандидат теперь на старосту группы – жирная, коротковолосая ботаничка, глаза навыкате. Таскает кучу каких-то учебников в тряпичном рюкзаке, говорит, что это этностиль. Безобидная девка, но раздражает меня до чертиков.

Но, конечно, не так сильно, как Женечка Лебедева. Вон сидит, губки дует, думает, что теперь она – первая красавица. Нет, дорогуша, даже после Аринкиной смерти ты все еще остаешься при статусе «вице». Тебе никогда до нее не дорасти, сколько ни подражай.

Женя поворачивает голову, ловит мой взгляд и едва ли не чернеет от страха.

Я аж глаза опускаю, чтоб перестать ее пугать. Что я, право, такая страшная? Или разучилась маскировать чувства непроницаемой маской отчуждения и Лебедева поняла, как сильно я ее презираю?

Снова поднимаю взгляд и снова сталкиваюсь с ее повернутой в мою сторону башкой. Во второй раз она даже вздрагивает. Ей-богу, это просто смешно. Мы играем в игру «убей меня взглядом» или что? Женя наклоняет голову низко к парте и больше не поворачивается.