– Уж днем-то я, чай, не засну, – добродушно засмеялся он.

И назавтра Маркузе наконец увидел Варвару Дмитриевну Крестовскую, до того и впрямь избегавшую выходить к многочисленным гостям и старавшуюся и дочке этого не позволять.

По рождению Варвара Дмитриевна была Гринева. Ее мать, Екатерина Васильевна, была актрисой Санкт-Петербургских Императорских театров, и дочь, как принято говорить, пошла по ее стопам. Крестовский увидел ее на сцене и увлекся ею, красивой, грациозной, талантливой. Исполнилось ей в ту пору двадцать лет, а ему – двадцать два. Она тоже его полюбила, и они повенчались, вскоре появилась дочка – Маня. Но бедность и одолевшая Варвару Дмитриевну болезнь, плохо отразившаяся на ее характере, а также ее врожденная ревнивость мешали их счастью, и последние месяцы в их семье прошли под знаком почти ежедневных ссор. Об этом Маркузе узнал со слов Лескова.

Когда ему, вместо Крестовского, открыла дверь Варвара Дмитриевна, юноша так и ахнул. Она сразила его! Высокая, стройная, с выразительным лицом и глубокими глазами, она была прекрасна. И даже чуть впалые щеки и желтоватая бледность, приметы ее недуга, ничуть не портили ее, а наоборот, придавали ее облику, как будто с иконы, что-то земное, милое.

Она приветливо улыбнулась. Маркузе почувствовал, что краснеет до корней волос.

– Знаю-знаю, вы – Карл Иванович, – сказала Варвара Дмитриевна.

– Иван Карлович, – поправил Маркузе; голос его еле слушался.

– Ах, простите! Иван Карлович! Вы работаете с Всеволодом Владимировичем, помогаете ему с его романом, правильно?

Маркузе кивнул.

– Именно так-с.

– Да проходите, проходите же! Всеволод Владимирович сейчас отлучился по делам, в редакцию журнала, что ли, отправился. Но обещался скоро быть и просил вас никуда не отпускать. Так что проходите, располагайтесь, как дома.

– Я бы и не ушел никуда, – ответил Маркузе несколько развязно, но развязность эта происходила от смущения и от впечатления, которое произвела на него эта женщина. «Если подумать, – пришло ему в голову, – то она всего на несколько лет меня старше и вполне могла бы стать моей женой, если б мы встретились раньше».

Варвара Дмитриевна села в кресло, предложила Маркузе присаживаться в соседнее. Они завели разговор о погоде, о том, что приближающееся лето обещает быть жарким и спасение от него возможно только на даче, посетовали друг другу, что снять приличную дачу нынче дорого, после этого естественно перешли на тему общей дороговизны жизни в Петербурге.

Такие вроде бы приземленные понятия и вещи были предметом их беседы, а Маркузе душой возносился в горние выси. От одного только звука голоса Варвары Дмитриевны, от взгляда на нее он трепетал, и голова у него кружилась.

– Вы как будто о чем-то задумались, Иван Карлович? – Она заметила его состояние, но придала ему другой смысл.

– Да, я так, хм-хм, – кашлянул Маркузе. – Так что Всеволод Владимирович? Скоро появится?

– Скоро-скоро, я же говорила. А со мной вам что, скучно?

– Что вы! – весь встрепенулся Маркузе. – Ничуть!

Произнес он это громче обычного тона, и из соседней комнаты, как бы в ответ ему, послышалось детское хныканье.

– Ну вот, – вздохнула Варвара Дмитриевна, – Маня проснулась. Извините, я вас ненадолго оставлю.

Через недолгое время она появилась, ведя маленькую девочку в беленьком платьице – Маню. Та сонно терла рукой глазки и вид имела решительно недовольный.

– Вот, – сказала Варвара Дмитриевна, – позвольте вам представить Марию Всеволодовну Крестовскую собственной персоной.

Маркузе шутливо поклонился.

– Здравствуйте, Мария Всеволодовна. Какое на вас платье красивое! Хоть сейчас на бал! Вы бы хотели попасть на бал?