Это был тогда совсем еще юноша, не так давно окончивший стенографические курсы и одно время служивший стенографом в суде; в газетах публиковались его стенографические отчеты о судебных процессах, – в то время публичные разбирательства были новым еще явлением и вызывали в обществе нешуточный ажиотаж. Но это составляло для Маркузе скучное ежедневное занятие, а вот быть сопричастным к большой литературе, следить, как рождается значительное произведение, и, в практическом смысле, приложить к его созданию руку – этой возможности он упустить не мог. Вот почему, получив приглашение от Крестовского, он незамедлительно явился к нему домой.

Кроме хозяина, Всеволода Владимировича, в квартире на Большой Морской находился еще Лесков – друг Крестовского, был он полноватым, пышущим здоровьем мужчиной средних лет. Увидеть сразу двух популярных писателей Маркузе никак не ожидал, поэтому сконфузился и почувствовал себя неловко. Но смущение его было быстро разбито любезностью, с которой его приняли.

– Иван Карлович, милый! Здравствуйте! – приветствовал его Крестовский, сверкая широчайшей улыбкой из-под черных усов. – Как я счастлив, что вы откликнулись на мое приглашение!

– Я, собственно, и не мог по-другому, хм-хм, – прокашлявшись, отвечал Маркузе. – Я с превеликим интересом читаю ваш роман в «Отечественных записках» и считаю за честь поучаствовать в том, чтобы он был, так сказать, доведен до конца. Я так понимаю, вам именно для этой цели потребны мои услуги стенографа?

– Совершенно верно. Я допустил, следует признаться, большую ошибку, когда, написав только первые главы своих «Трущоб», сразу же понес их в журнал. Надо было сперва полностью докончить роман, а уж тогда только озаботиться его печатанием, но пришлось поступить так, как я поступил. В итоге теперь я связан договором с господином Краевским, редактором «Отечественных записок», и не имею ни единой свободной минутки, лишь одна у меня неотступная забота – о безостановочном сочинении продолжения романа. Я поставлен в такие условия, что обязательно должен подогнать требуемое число листов к заданной дате. И вот, – развел руками Крестовский с грустной улыбкой, – не поспеваю.

– Но зачем же вы принимали неудобные для вас условия и сроки? – удивился Маркузе.

Крестовский переглянулся с Лесковым, и они рассмеялись этой юношеской непосредственности и незнанию жизни. Впрочем, это был добродушный смех: откуда ж ему, юнцу, могут быть известны особенности бытия литераторов.

– Такова, – сказал Лесков, – писательская судьба – извечно пребывать в кабале у редакторов и издателей. Они чувствуют свою власть над писателями, вот и выкручивают руки. И причина таковой власти только одна – денежная.

– Да, – со вздохом подтвердил Крестовский. – Я был изрядно стеснен в средствах, потому и поспешил в журнал. Сам бы я, конечно, и без этого уж как-нибудь, перебился бы с воды на квас, как говорится, но я обременен семьей, ребенок у меня, девочка, и супруга, я вас с ними потом познакомлю, сейчас они обе в соседней комнате, только к гостям супруга выходить не очень любит, стесняется. Она до рождения дочери, знаете ли, актрисой была, а об ее соратницах по сцене разные кривотолки ходят, вот она и думает, что они и на нее перенесутся. Напрасно думает, ведь она – светлейшее создание с чистейшею душой. Да вы сами убедитесь!

– Светлая-то светлая, но бывает и сварлива, – вставил насмешливое замечание Лесков.

– Николай Семенович! – с укором произнес Крестовский. – Вы же знаете, что она больна. Это на ней сказывается. Ладно, не будем об этом. Иван Карлович, – отнесся он к Маркузе, – так что вы, принимаете мое предложение стенографировать под диктовку мой роман? Вы меня очень этим обяжете. А о материальной подоплеке мы договоримся.