Пока отец зачитывался по целым вечерам, молодая девушка подолгу сиживала на скамейке перед домом, отдаваясь дорогим воспоминаниям. Прямой черной полосой расстилался перед ней лес. Глядя на него и на извилистую тропинку вдоль лужайки, ей вспоминались чудные дни, когда довольная, счастливая, она выбегала навстречу Альфреду, спешившему заключить ее в свои объятия. При мысли об этих свиданиях, все ее существо обдавало приливом горячей страсти. Молодая девушка невольно переносилась мысленно к своему возлюбленному и порывалась представить себе его жизнь в далекой Вене, но попытки эти оставались тщетными и снова рисовался он ей таким, каким она видела его здесь, в своих милых родных краях.

Над черневшим лесом загорались звезды. Мойделе вспоминалось, как на этой же скамейке сиживал бывало с ней покойный родственник ее, живописец, и много, много рассказывал о звездном мире. С каким интересом внимала она ему, когда он говорил, что эти далекие звезды, которые кажутся нам такими маленькими, на самом деле очень велики, больше нашей земли и что там высоко на небе есть много обитаемых звезд. С тех пор молодая девушка не переставала думать об этом. Ей страстно захотелось теперь поселиться с Альфредом на одной из этих звезд. В ее воображении созидался благословенный рай, где не существовало разлуки для любящих сердец, и где вся жизнь слагалась из нескончаемого ряда радужных, счастливых дней!

Так мечтала Мойделе; преисполненная чудных грез, она засиживалась перед домом далеко за полночь и только пробиравшая от свежего тумана дрожь или доносившийся до нее густой голос отца, что то бормотавшего про себя, возвращали молодую девушку к действительности. Она входила в комнату, чтобы пожелать отцу доброй ночи и при этом точно благодарила его сердечной, но безмолвной лаской за то, что он щадил ее своим молчанием.

Весело было на душе у Мойделе, когда она проснулась на другой день рано утром от шелеста ветвей лиственницы, ударявших в окно ее комнаты. Сплошь посеребренное свежей росой деревцо слегка раскачивалось утренним ветерком. Первая мысль девушки была, конечно, о письме, которое она должна была по условию получить от Альфреда в тот же день. Она встала и, поспешно одевшись, вышла на лужайку. С ледяных вершин и склонов веяло прохладой, распространявшейся по долине. Все утопало в золотистом блеске солнечных лучей. Мойделе очень хотелось сбегать самой на село за письмом, но она никогда не решилась бы спросить его у почтового чиновника, не раз уже несколько грубо выражавшего свое расположение красивой девушке. Да и притом она наверно выдала бы себя чрезмерной радостью при виде письма. Теперь, после разговора с отцом, скрывать переписку было совершенно лишнее, и письма могли приходить прямо на его имя, о чем, во избежание всяких толков, Мойделе решила попросить Альфреда.

Но на этот раз ее должна была еще выручить Фефи. В отношениях этой старой, преданной служанки к своей юной госпоже было что-то материнское. Они особенно сблизились после смерти матери Мойделе. Фефи сделалась ее поверенной во всем, что требовало женской сообразительности и заботливости. Она поступила в дом Добланера еще до рождения Мойделе и стала как бы членом семьи. Молодая девушка выросла на глазах Фефи, которая не меньше матери заботилась о ней.

При таких близких отношениях, Мойделе ни мало не стеснилась поручить ей доставку письма, а все же невольная краска смущения покрыла ее щеки, когда Фефи произнесла имя графа. То, что совершенно ускользнуло от самого Добланера, давно уже не было тайной для преданной служанки, которая заметила с первого же дня, что Мойделе очень приглянулась графу. Она следила за постепенным сближением молодых людей и от души радовалась ему, не сомневаясь нисколько в самом благоприятном исходе дела. Фефи представляла себе блестящую свадьбу своей юной любимицы, которая, по ее понятиям, была вполне достойна графского титула, как красивейшая и лучшая из девушек.