И все же, в первую очередь, это был кризис всей системы светского и духовного образования начиная от школьной скамьи и кончая университетом: «В школьное воспитание у нас, – пишет в середине 19-го века святитель Феофан Затворник, – допущены нехристианские начала, которые портят юношество; в общество вошли нехристианские обычаи, которые развращают его по выходе из школы. И не дивно, что если, по Слову Божию, и всегда мало избранных, то в наше время оказывается их еще меньше: таков уж дух века противохристианский! Что дальше будет? Если не изменят у нас образа воспитания и обычаев общества, то будет все больше и больше слабеть истинное христианство, а наконец и совсем кончится; останется только имя христианское, а духа христианского не будет. Все преисполнит дух мира»[42].

«Знаете ли, какие у меня безотрадные есть мысли? И не без основания, – продолжает святитель. – Встречаю людей, числящихся православными, кои по духу вольтериане, натуралисты, лютеране и всякого рода вольнодумцы. Они прошли все науки в наших высших заведениях. И не глупы, и не злы, но относительно к вере и Церкви никуда не гожи. Отцы их и матери были благочестивы; порча вошла в период образования вне родительского дома. Память о детстве и духе родителей еще держит их в некоторых пределах. Каковы будут их собственные дети? И что тех будет держать в должных пределах? Заключаю отсюда, что через поколение, много через два, иссякнет наше Православие. Что ж? Сидеть, поджавши руки? Нет, надо что-нибудь делать! Злые начала вошли в науки и в жизнь; у нас нет книг, читая которые, можно бы образумиться тем, кои еще способны к образумлению…»[43]

Свт. Игнатий (Брянчанинов), так же как и свт. Феофан, неоднократно подчеркивал удручающее состояние образованного общества и духовенства того времени. Так, например, в одном из писем преосвященному Леониду (Краснопевкову), епископу Дмитровскому, он пишет: «На вас лежит великая обязанность примирять главные сословия отечества, которые разорило европейское учение. Влиянию этого учения много подчинились и духовенство, и дворянство. Я читал с ужасом январские и мартовские статьи казанского Православного Собеседника, в которых столкновение сословий выражено очень ярко… Я видел в Петербурге купцов, погостивших в Европе, и подивился тому удалению, той дикости, которую они начали являть к Церкви и духовенству. Видел там детей священнических, образованных по-европейски: то же самое!… В настоящее время совершаю путешествие по западной половине моей епархии, по Черноморию, не так растленному, как другие места. Но и сюда проникло европейское просвещение с блудом своим… Чиновники у них голые и голодные, кончили курс в разных университетах, веруют, кажется, в одни деньги… Что из этого будет! По всей вероятности, такие, кончившие курс в университетах, вскоре сделаются правителями и руководителями всего простого народа»[44].

Ситуация еще более обострилась к началу 20-го века. Кризис, начавшийся при Петре Великом, к тому времени поразил уже все сферы и слои российского общества, не исключая и церковно-научные круги. По многочисленным воспоминаниям того времени, в духовных академиях и семинариях (не говоря уже о светских научных учреждениях) конца 19-го – начала 20-го века царила атмосфера страха, а часто элементарного неверия и нигилизма: «Никакие реформы, однако, не могли устранить те основные недостатки, которые были заложены в русские духовные школы в петровскую эпоху. Они остались не устраненными вплоть до революции 1917 года. Эти недостатки в 1909–1911 годах были ясно обозначены историком русского духовного образования профессором Б. Титлиновым. Говоря о духовных школах первой половины XIX века, он отмечает, что в основу школьной педагогики того времени были положены идеи страха Божия, благочестия и повиновения; распорядок дня учащихся был строжайшим образом регламентирован, и за соблюдением всех пунктов школьного устава следили инспекторы и назначенные им в помощь из числа учеников «старшие». Воспитательная задача школы, таким образом, сводилась к внешнему, дисциплинарному надзору, осуществляемому при помощи самих же учащихся. Влияние «старших» нередко оказывалось развращающим… Отсутствие подлинного духовно-нравственного влияния учащих на учащихся и «дисциплинарное культивирование» набожности и послушания в воспитанниках приводили к тому, что «набожными и послушными духовные питомцы были большею частью только наружно… под личиной видимого благочестия нередко скрывалось полное равнодушие к вере, и усердно отбивающий поклоны в церкви ученик за глазами начальства готов был на кощунственную выходку». Внешнее почтение к начальству держалось на «рабском страхе, забитости и приниженности личности, а не на уважении к воспитателям»… За нарушения дисциплинарного режима наказывали весьма строго. Широко применялись телесные наказания: «Удары розог достигали до 100; тогда кровь текла ручьями, и истязаемый долго не мог оправиться». Бывали случаи смерти учеников в результате жестоких истязаний. Общий приговор, который выносит Б. Титлинов духовным школам первой половины XIX века, суров: «Система духовно-школьного воспитания… мало отвечала той высокой цели и тем задачам и требованиям, которые предъявлялись к школе не только жизнью, но даже буквой устава… В ней не было духа живого, идеи; мало было любви и много невнимания к правам юношеской личности, к ее человеческому достоинству и индивидуальному складу…»