– Земляки твои? – шепотом спросил Тарас у Амира. Тот отрицательно покачал головой:

– Крымские, – сказал он с некоторым пренебрежением.

Всадники, так поразившие своим видом не только Тараса, но и французов, прозвавших этих кавалеристов за рассылаемые ими стрелы «купидонами», входили в Симферопольский коннотатарский полк из бригады генерала Кутейникова. Эта бригада, скрытно прибывшая к месту боя, и решила его исход в пользу русского арьергарда.

Впрочем, не только конные лучники атамана Платова принесли русскому оружию первый заметный успех в этой войне. Сказалась еще и самоуверенность неприятеля, который ни в первый, ни во второй день боев, когда противостоящий ему казачий корпус был усилен еще и регулярными частями, не сосредоточил в один кулак все свои силы, рассчитывая, что русских можно победить одним пальцем. Так, командир французского авангарда Латур-Мобур из трех имеющихся у него кавалерийских дивизий задействовал только одну – Рожнецкого, Рожнецкий из двух своих бригад выдвинул вперед только бригаду Турно, тот, в свою очередь, из трех своих уланских полков два попридержал, отправив вперед только третий полк Радзиминского, который тоже оставил резерв и далеко вперед отпустил эскадрон Суминского. Впрочем, такое распыление сил отчасти можно было объяснить и тем, что польско-вестфальско-саксонский конный корпус француза Латур-Мобура[7] уже тогда на опустошенной казаками территории столкнулся с тем, чтобы накормить огромную массу лошадей, многие из которых в буквальном смысле превращались в дохлых кляч, и некоторые кавалеристы авангарда уже плелись пешком с седлами на плечах. Специфику скифской войны Великая армия ощутила с первых же недель.

Тарас с Амиром двинулись дальше на рассвете, рассчитывая, что столь ранней порой меньше вероятность повстречать военных, да и просто легче ехать – проливные дожди сменились ужасной жарой. Однако время, когда следует отправиться в путь, они выбрали неудачно. Впрочем, от судьбы не уйдешь. Среди Радзивилловских латифундий не миновать было того широкого открытого поля возле села Городея, где их путь пересекся с отступающим к Несвижу русским арьергардом. Они были аккурат посреди поля – больше двух верст от ближайшего островка леса, когда из низины справа от них появилось сначала облако пыли, потом выехали несколько всадников с пиками, а потом перед их глазами начала вытягиваться длинная колонна. За несколькими сотнями всадников шла пехота, вереницей тянулись подводы, упряжки по шесть лошадей везли пушки и зарядные ящики. Спрятаться было негде, зеленая рожь не поднялась еще и до колена. Колонна русского арьергарда была не столько длинной, сколько широкой. Потому что по самой дороге пылили только упряжки, а пехотные батальоны и казачьи сотни двигались по обеим сторонам от нее прямо по этой ржи, будто в грязных сапогах по дорогому ковру. Отступая и оставляя территорию неприятелю, арьергард заодно губил будущий урожай. Несколько всадников (уже было отчетливо видно, что это казаки) отделились от колонны и прямо через поле поскакали к Тарасу с Амиром.

– На что мы им, а? – с отчаянием пробормотал Тарас.

– Телегу свою хотят назад забрать! – съехидничал в ответ Амир.

– А давай скажем, что ты этот, крымский из их войска (ты ж такой же, только без лука), что ты, дескать, уже мою фурманку забрал, ведешь вместе с возничим до своих, а? – заработала несколько неуклюже смекалка Тараса, однако Амир на это отрицательно помотал головой.

– Эй, кто такие? – весело спросил один из казаков, и, не дожидаясь ответа, заявил:

– Мы забираем вашу подводу. Под квитанцию. И лошадей.