До сих пор кружилась голова и тошнило. Но он вместе с другими легко ранеными шел пешком, как могли, помогали друг другу. Ночь, которую пришлось провести в Мире в мерзкой еврейской корчме на полу, была ужасной, он почти не спал. Утром, когда русские записывали фамилии пленных, чтобы передать Рожнецкому, и поляки могли бы через парламентеров отправить им личные вещи, пан Константин не назвал себя, и его так и записали: «Мятежник, присоединившийся к польским уланам». Желание жить поддерживала только твердая вера в то, что неудача случайна и скоро все изменится. Эх, если бы его увидел Амир! Верный ловчий помог бы бежать, отдал бы пану своего коня, а сам остался…
– Ну на что вам моя лошадь? У вас их вон сколько! – продолжал канючить Тарас. – Одной боле, одной мене, что уж вам? А как мне теперь пехом почти до Могилева идти? И как мне ответ перед паном держать?
– Мне такой ответ держать, что лучше уж в бега податься, в лихие люди, к вам, казакам… А сколько рублей вы в вашей квитанции за лошадь отпишете? Вы поглядите, какая лошадь добрая!
Под знакомый, словно доносившийся из-за окна усадьбы, голос чашника пан Константин едва не заснул на ходу. Из оцепенения его вывели слова знакомого хорунжего:
– Эй, паны-панове, благодарите свою матку боску, подводу для вас нашли! Садитесь, а то, глядишь, помрете по дороге.
Оставшись с клочком казенной бумаги на вытоптанной обочине, Тарас еще долго смотрел вслед уезжавшей все дальше подводе, к которой он уже так привык, и какой-то знакомый силуэт виделся ему. Лошадь, что ли?
«Неудивляйтес, ваше сиятелство, что пленные безрубашек и голые; некозаки рубашки сняли, а оне сами их уже в лагире в виду моем, подрали наперевяску ран, ибо голстины нет, а послать для взятья в местечко вышлоб грабежом ивсе ето делалос в перевяски скоростию, чтобы спасти их. Вашему сиятельству известно, что в таком случае посланные заполотном точно наделалиб чего небудь жителям тревожного и обыдного, а порятком изделать сего небыло возможности, потому что в местечке ни головы ни управителя нет, все разбежались, и всякий по своей мысли скрываетца; мундири и кивера пленные сами брасают, два раза им, поднявши, отдавали сподтверждением, чтобы оне такого не делали, нотак упрямы: не слушаютца изних многие, хочь убей ево. Вашего сиятельства покорнейший слуга
Матфей Платоф
Князя Кантакузина, подателя сего, предоставляю в милостивое вашего сиятельства уважение. Я нездоров, однакож, должен все переносить».
(Донесение М.И. Платова П.И. Багратиону, полученное в Несвиже 10 июля 1812 г.).
Глава 13
Дорога на Могилев
Почти месяц прожил Василь Башан на болоте. Он зарос густой бородой, опух от комаров, почернел от дыма. Рыбачил, ловил петлями глухарей на полянах, но все равно жил впроголодь. Василь совсем бы одичал, если бы иногда ночами тайком не приходил домой. Как-то раз он чуть не попал в руки людям из лесной стражи, которых, не дождавшись никаких действий со стороны Алеся, все-таки командировал в Старосаковичи уездный исправник для поимки преступника. Бог миловал: только Василь собирался пройти последние шаги через от крытое место от кустов за огородом до хаты, как дверь отворилась и один из стражников, карауливших Василя прямо у него в хате, вышел по нужде. Василь стал осторожнее. Но скоро охота за ним почти совсем прекратилась, и он даже не знал, почему так быстро отпустили вожжи. О том, что началась война, Василь услыхал дома, когда французы уже вышли из Минска и были в трех переходах от Старосаковичей. Это известие даже обрадовало его: война принесет перемены, может быть, ему не надо будет больше прятаться, авось на самом деле француз объявит мужику волю. Пока же он оставлял свой шалаш на монашьем болоте только на время.