Печень еще долгое время не принимала спиртные напитки, потому что вместо опасной тропической инфекции у нас оказался самый обыкновенный гепатит, в просторечии называемый желтухой. Догадываюсь, где мы его схватили. Вечером после съемок в Манагуа как-то заехали искупаться в бассейне гостиницы и сидели за столиками со стаканами колы. «Интересно, а откуда они берут воду для льда», – спросил я, с подозрением наблюдая за поваром, который зачерпнул из бассейна полное ведро и отправился на кухню. Алеша и второй оператор Серега разбавили тогда свои напитки солидным количеством рома, поэтому, вероятно, зараза их не взяла.

Мы провели в больнице месяц. Вечерами, лежа на койках, смотрели сеансы Кашпировского и прочих целителей, которых в те годы часто показывали по телевизору. Свои бутылки с минералкой ставили ближе к экрану, чтобы лучше заряжались целебной энергией. Всерьез, конечно, это не воспринимали, но другого лечения в те годы всеобщего дефицита не было, кроме советов употреблять больше жидкости, промывая по максимуму печень и почки водой.

Пребывание в больнице не помешало в оговоренные сроки сделать и сдать, ко всеобщему удовольствию, первый советско-никарагуанский фильм. Он получился симпатичным, но в плане творчества малоинтересным – наивно было рассчитывать в заказной работе рассказать о том, что меня действительно волновало. Но оставалось еще большое количество материала, который жалко было выбрасывать, и я начал искать ему применение.

В России тогда был самый расцвет перестройки и гласности. В толстых журналах появились статьи, ставящие под сомнение социализм как самый прогрессивный общественный строй. Время для реальных перемен еще не наступило, а вот Никарагуа на этом витке истории уже явно опережало нас где-то на пару лет. Скоро там должны были состояться прямые выборы президента страны.

Мы снова прилетели в Манагуа буквально за несколько дней до этого события.

На главной площади города сандинисты организовали грандиозный митинг, на который собрали почти полмиллиона человек.