– Папа, пожалуйста, не бросай меня. Я хочу с тобой. Не хочу в интернат.

Она подняла голову. Лицо у неё было заплаканное, а вид самый жалкий. Может, отдать в актрисы?

– Хорошо, – ответил Дитрих. – Замечательно. Я не знаю, что нас ждёт. Наверное, многие трудности и опасности. Но обещаю, что стану защищать тебя. Главное, что мы будем вместе.

– Хорошо, – тихо повторила Лиза. Потом она вдруг села. Настроение её резко переменилось. – Пошли! Ну чего ты разлёгся? Нам надо идти в твоё путешествие!

Дитрих поднялся.

– Спасибо, милая! Давай наведём в комнате порядок. Когда уходишь, надо оставлять после себя чистоту. Особенно когда уходишь навсегда.

Дитрих мочил и выжимал тряпку, а Лиза вытирала пыль на полках. Потом чистили ковёр. Пылесос был неисправен, и они придумали отматывать скотч и чистить ковёр липкой стороной. Выглядело это крайне странно. И всё же им было радостно – потому что делали одно дело вместе.

Потом девочка достала свой «секрет». Она хранила в небольшом бархатном мешочке несколько предметов. Горстка ярких цветных скрепок, золотистый фантик от шоколадки, розовый браслетик, сплетенный из резинок. Это были для неё самые-самые драгоценные вещи на свете. Их она, конечно, решила взять с собой.

– Смотри! Твои ботинки совсем прохудились. Лохматые. Видишь?

– Вижу!

– Купи себе новые.

– У меня нет лишних денег.

Лиза подставила палец к подбородку и забавно изобразила глубокую задумчивость.

– М-м-м… О, есть идея!

Она ушла к дивану, принесла ножницы, бумагу и фломастеры.

– Папа, а какое число самое большое?

– Миллиард.

– М-м-м… А какое число больше миллиарда?

– Триллион.

– А больше триллиона?

– Секстиллион.

– А больше секстиллиона?

– Не знаю. Бесконечность.

– Сколько нулей у бесконечности?

– Бесконечно.

– Это как? До самого неба, что ли?

Девочка, высунув язык, вырезала ножницами из бумаги несколько относительно прямоугольных клочков и принялась старательно рисовать деньги. Особое внимание она уделила количеству нулей после единицы. Сначала они шли большие, последующие постепенно уменьшались, и в конце ряд нулей загибался книзу, словно окончательно уходя за горизонт.

Лиза разрисовала несколько бумажек и подошла к отцу.

– На, возьми. Смотри, здесь много денег. Видишь? Купи новые ботинки.

Дитрих грустно обнял дочь, с тревогой коснувшись бугорков на её лопатках.

– Спасибо, милая!

На следующее утро Лиза первым делом подошла к порогу и насупилась.

– Что случилось? Иди чисти зубы.

– Ты не купил новые ботинки! Почему? Я же старалась, рисовала! Что, мои деньги плохие?

Дитрих вдумчиво, сосредоточенно брился. Словно писал кандидатскую диссертацию. Размазывал пену по щекам, подбородку. Смачивал – из крана бежала тонкая горячая струйка – и водил по коже лезвием.

«Последний раз бреюсь. Не возьму станок и гель. Лишний вес».

Сегодня он выбрился особенно тщательно, до гладкости и порезов. Затем собрал в кучу бритвенные принадлежности и кинул в широкий мусорный пакет у порога. Он уже трижды за утренний тайм ходил выбрасывать мусор.

Скарба набралось на удивление много – около дюжины больших клетчатых полипропиленовых баулов, и это несмотря на то, что Дитрих в последние несколько лет, пока у него зрела смутная мысль о путешествии, изо всех сил старался не приобретать ничего лишнего.

Накануне он сходил на Развал и выторговал почти задаром раздолбанный электрический драндулет, что-то вроде мотороллера с кузовом. Это всё, что он мог себе позволить. Пилигримы – так назывались в народе мифические путешественники за пределами Сущего мира – погрузили баулы в драндулет. Пространство в кузове было ограниченное, поэтому сумки пришлось укладывать в два слоя. Чтобы багаж не выпал за борт и не болтался, перевязали верёвкой. Дитрих сел впереди на одноместные козлы. Лизе пришлось забраться на сумки, на самую верхотуру.