Дитрих подошёл к дочери, аккуратно сдвинул в сторону детали конструктора и сел на диван.

– Ну папа! Что ты наделал! Ты всё поломал! Я строила нам дом!

Он поднял Лизу и посадил себе на колени. Крепко обнял.

– Солнышко, у меня к тебе очень серьёзный разговор.

– Давай играть?

– Посмотри на меня! Послушай! Мне надо с тобой поговорить.

– Давай, говори. Что случилось? Ты опять грустный.

Дитрих изобразил улыбку. Лиза искусственно улыбнулась ему в ответ.

Девочка опустила голову и потянулась за конструктором.

– Ты меня совсем не слушаешь.

– Да слушаю я тебя, слушаю! Говори уже. – Дочь наконец подняла глаза, в которых отражалась лёгкая сиюминутная досада. Её взгляд ещё не был заражён тоской, которая появляется у взрослых, осознавших ограниченность своих жизненных ресурсов – отпущенного времени и сил.

– Ты должна сделать выбор.

– Какой?

– Очень важный в твоей жизни. Я свой выбор сделал. Теперь – должна ты. Дело в том, что я решил отправиться в длинное трудное путешествие, за пределы Города. Вряд ли я когда-нибудь вернусь. Решай, отправишься ли ты со мной или останешься здесь, но одна. Тебя примут в интернат, я узнавал. Дадут кровать, тумбочку, будут кормить и учить, пока не вырастешь. Будешь каждый день обижаться на меня, на несправедливость судьбы. Будешь часто плакать, пока не закончатся слёзы. Потом найдёшь работу, снимешь каморку. И сможешь, если получится, сама устроить своё семейное счастье. Или поедешь со мной, но тогда я не могу предсказать, что тебя ждёт. Потому что и сам не знаю. Может быть, что-то невероятно жуткое. И в том и в другом случае тебе предстоят испытания. Но ты уже большая и способна понять, что жизнь непростая штука.

Лиза сидела, низко опустив голову. Дитрих поднял её подбородок. По бледно-розовым щекам скатывались горькие слёзы, одна за другой, оставляя блестящие полоски. Серые непонимающие глаза до краёв были заполнены влагой. Дитриху хотелось зарыдать в голос, грудь защемило. Он сильнее сжал дочь в объятиях – ничего другого не мог сделать.

Лиза вырвалась и уткнулась лицом в подушку.

– Ты меня не любишь! – захлюпала она. – Я и так тебя почти никогда не вижу. А теперь ты хочешь меня бросить!

Дитрих по привычке считал дочь ещё совсем маленькой, думал, что ей будет трудно понять. Но Лиза всё поняла сразу и совершенно правильно. Хотя, может быть, и не знала, какими словами выразить нахлынувшие чувства.

– Лисёнок, не плачь, – ощущая себя совершенно глупо, сказал он и погладил жидкие детские волосы. – У меня проблемы со здоровьем. Я вынужден что-нибудь срочно предпринять, не могу оставлять всё так, как идёт. Прежняя жизнь закончилась.

– Почему? Ты же сам обещал, когда переезжали, что уж в этой каморке мы будем жить долго.

– Всё, пожили.

– Это называется не долго, а очень мало! Я не успела завести ни одной подруги.

– Ничего страшного. Заведёшь в другом месте.

– Да? Ничего страшного? В другом месте подруги будут плохие! Здесь, наверное, были бы самые лучшие подруги на свете! Если мы уйдём – больше таких не будет. Никогда!

– Послушай! У тебя здесь не было ни одной подруги. И может быть, никогда бы не появилось. А в путешествии ты точно кого-нибудь да встретишь.

Лиза долго молчала.

– Ты должна принять решение, – словно мантру повторял Дитрих и гладил её спину ниже бугорков. Затем стал делать лёгкий массаж, словно пытался сбросить с себя груз ответственности, хотя отлично понимал, что непростое решение уже принято. Им самим. Требовалось лишь согласие, атрибут соучастия. Достаточно простого кивка.

– Папа, обними меня, – пробормотала девочка.

Дитрих лёг рядом и обнял дочь.