Верил он, что я плохо готовлю, и намеревался позвать одну бабу из нашей деревни, чтобы обучила бы меня этому хитрому ремеслу.

– Знай, Марешка, я к тебе добр был оттого, что несладко нам с тобой пришлось. Не обучилась толком хитростям женским, как что убирать да варить. Но терпеть твою лень не намерен. Позову Оляну, чтобы научила вести хозяйство. Станешь слушаться ее во всем, не то придется тебе туго.

Оляна – толстая и завистливая баба. Особенно гордилась она своей тяжелой русой косой, которую оборачивала вокруг головы, вплетая туда бусинки и ленточки. Я догадывалась, что она желала выйти замуж за моего отца, потому отказывалась от платы за мое обучение. Помимо того, все старалась сделаться моей подругой, чтобы я рассказывала ей, что отец говорит о ее красоте и умении стряпать грибную похлебку. Я избегала ее, как могла. Чувствовала нутром, что женщина она недобрая. И все ее улыбки – напускные.

Не нужно было обладать острым умом, чтобы понять мысли отца. Он желал того же, что и другие мужчины: вкусно поесть, опрятно одеться и ночью обхватить какое-нибудь послушное и мягкое женское тело. Правда, насчет последнего я не была столь уверена. С тех пор, как умерла моя мать, я не замечала, чтобы он особо интересовался женщинами. А ведь их находилось достаточно, ведь отец был силен, здоров и умел целый день работать в поле без отдыха.

Не бралось в расчет даже то, что у него есть дочь-неумеха и скромно обставленный дом с небольшим количеством овец и лошадей на заднем дворе. Многие вдовы поглядывали на него, обдумывая, как украсить этот невзрачный, хотя и крепкий дом, а затем избавиться от дочки, выдав ее за терпеливого мужика, который не прибил бы ее на следующий день после свадьбы за вольные мысли. А если бы и прибил, то никто бы не горевал. Уж больно я не пришлась ко двору в деревне.

Так злословили между собой кумушки, наблюдая, как день ото дня мужские взгляды все чаще останавливались на мне.

– Девка хоть и вышла лицом, да с головой не сладилось, – ехидно подмечали они. – Бедный Чеслав! Вот за что ему такое чудище?

– Да вы ее мать, Драгану, помяните, – охали. – Она же точно такая – коса чернющая, что сажа, глаза зеленые, как вода болотная. А как говорила, как важничала! Что твоя Властительница Лесная! Да только не спасли познания ее проклятые, сгинула таки!

– Тише говори, – обрывала ее соседка. – Гляди, вон Марешка смотрит, кабы не услыхала.

– А мне что? Пускай услышит и знает про мать свою правду, – кричала другая кумушка.

– Цыц, змеи ядовитые! – раздавался спокойный, но строгий голос. – Не ваше дело судачить. Не слушай их, Марешка. Идем со мной, поможешь корзину с ягодами донести?

Это добрая моя Велеслава вступалась за меня. И кумушки умолкали, ведь ослушаться побаивались. Она была одной из самых старших в деревне, и никто, пожалуй, кроме некоторых Старейшин, не знал, сколько лет прожила знахарка.

В Велеславе чувствовалась спокойная сила, противиться которой не было возможности. Она же слыла и ведуньей, поднимала больных, даже тех, кто уверял, будто заглянул во Тьму и не ожидал возврата к Свету. Дом ее заполняли травы и коренья, названий которых многим было неведомо.

Из почтения к ней меня оставляли в покое на некоторый срок, пока не случалось очередное недоразумение. И тогда уж в каждой избе хихикали о том, как дочка Чеслава исправно женихов встречает. Одна Велеслава знала, что прикинуться неумехой стало единственным для меня спасением от унылой деревенской жизни в качестве чьей-нибудь жены.

Никому не пришло бы на ум, что я нарочно отваживала женихов. Ведь всякая девица помышляет о добром муже и размеренной семейной жизни. Но только не я! Только не я…