– Да! Солнце сегодня необыкновенное, – поддержал Маркус, окуная ложку в миску.

– Ладно… Если мы дадим жару и доедем до Берлина, может, к нашему возвращению папа и Тибо расшифруют этот код, – с ухмылкой сказала Зельда.

На сей раз даже мама Бина не смогла удержаться от хохота.

Чуть позже Имоджен тоже почтила своим присутствием кухню – из-под её огромной синей толстовки с капюшоном торчали голые коленки. Бина настояла, чтобы дочь поздоровалась с остальными как следует, а не мыча что-то нечленораздельное, и спросила, не хочет ли она присоединиться к велопрогулке.

– Пффф… Я устала, ма. Можно я дома посижу? – ответила девочка, гоняя свои хлопья ложкой.

– С этой парочкой одержимых, которые бьются над своим шифром?!? – воскликнула Бина. – Делай как хочешь, Имми. Только потом не жалуйся. И отцу скажи. Мы выдвигаемся сразу после завтрака.

– И после того, как Зельда снимет эту жуть единороговую! – добавил Маркус.

Итак, Имоджен осталась дома: мысль о том, чтобы отправиться на прогулку в такой бесстыдно солнечный день, была ей противна. Завтракала она целую вечность, хоть почти ничего не съела: мысли были заняты тысячами проблем, которые могут испортить карьеру поп-музыканта. То немаловажное обстоятельство, что карьеру поп-музыканта она пока даже не начала, никак ей при этом не мешало.

Девочка вздохнула, соскочила с табуретки, перемыла всё, что было в раковине, потянулась и дошла до гостиной. Там она задержалась, разглядывая километры слов, греческих букв и алгебраических символов, пестревших на разбросанных повсюду больших листах бумаги. Имоджен показалось, будто она кое-что заметила. Будучи перворазрядной бездельницей в школе, она всё же несомненно унаследовала от мамы острый нюх в вопросах математики и тому подобных вещах. Так что девочка постучалась в дверь папиного кабинета и, не дождавшись ответа, приоткрыла её ровно настолько, чтобы туда можно было заглянуть. В комнате стоял классический выразительный запах, который появляется, когда двое мужчин запираются в комнате на целую ночь без сна.

Глаза у них налились кровью, на подбородках выступила щетина, а ноги распухли в ботинках, снять которые воспрещал этикет. Мигал экран старого компьютера Ласло, а на стенах висели такие же большие листы бумаги, каждый со своим набором букв и цифр. Имоджен присмотрелась и увидела, что и в них кое-что не сходится.

– Па, привет, – сказала она, продолжая разглядывать каскады символов, чисел и линий, начертанных на бумаге.

– Привет, дорогая, привет… – ответил он глухим и отсутствующим голосом.

– Мама, Маркус и Зельда поехали кататься на великах. А я останусь дома, ладно?

Ласло кивнул, вежливо попрощавшись с ней движением руки и не отрывая глаз от огромного фолианта, которому на вид было не меньше двухсот лет.

– Па, как там ваша расшифровка? – простодушно спросила Имоджен.

– Что, прости?

– Шифр. Я спросила, как у вас дела.

– А… ну, это ужасно сложная история, – вздохнул отец. – Мистер Ребус – человек изощрённейшего ума…

– Вы себе не представляете, синьорина Имоджен… – вступил в разговор Тибо, смотря на неё поверх очков, сдвинутых на кончик носа. – Но теперь господин Интригио и я наконец-то вышли на след, который приведёт нас к решению.

– Вот как? – сказала Имоджен.

– А то как же! – поспешил подтвердить её отец, указывая на один из висящих на стенах листов. – Видишь… мы пришли к выводу, что перед нами комбинация каббалистических преобразований и одно из частных применений теоремы Фурценхайма-Хольцкопфа…

– Ого… и что же у вас выходит?

– Мы провели все необходимые операции и увидели, как проступает новое послание из слов на разных языках, в переводе оно звучит так…