– Где ваш кавалер, Варенька? – не без любопытства поинтересовалась Надя Шагарова, сидевшая без сестры.

Варя только отмахнулась, присаживаясь на свободное место рядом. Она заметила, что смолянок поубавилось. Почти все танцевали. Не было и Марины Быстровой с Эмилией Драйер.

– Отстал где-то, полагаю. – Варвара в очередной раз обвела взором залу. – Но если заметите его, дайте знать, Надежда Александровна.

Наденька тихо хихикнула и шепнула так, чтобы не услышали классные дамы, сидевшие позади:

– Неужто приглянулся? Могу понять. Такой видный молодой человек кому угодно бы приглянулся.

Варя не ответила. Пусть думает что хочет, лишь бы не донимала с расспросами. Не до того сейчас.

Она понадеялась, что юнкер сам отыщет её, осознав свой досадный промах, но тот более не объявлялся.

А вечер между тем продолжался.

Варю ещё трижды приглашали на танец разные молодые люди, но она была слишком увлечена поисками юнкера, чтобы уделить им должное внимание. Ни на ком не получалось сосредоточиться. Оттого все светские беседы выходили сухими и неловкими, а кавалеры безошибочно улавливали отсутствие в девушке всякого интереса. Один юноша, кажется, понял, что она высматривает кого-то другого, танцуя с ним, и обиделся. Воронцова ничуть тому не постыдилась. Было дело поважнее, чем очаровывать безусых юнцов, густо потеющих в её присутствии.

Но волнение Вари лишь нарастало, а к завершению бала и вовсе переросло в немое отчаяние.

Юнкер пропал.

Когда же настало время возвращаться в институт, бедная девушка решительно не представляла, как ей поступить. Поэтому в приступе безысходности она совершила ещё один опрометчивый поступок, о котором впоследствии крепко пожалела: Варвара Воронцова вместе с остальными смолянками вежливо поблагодарила князя за чудесный бал и уехала. С брошью. Варя решила избавиться от украшения при первом же удобном случае так, чтобы никто вообще не узнал о том, что она его получила от незнакомого молодого человека, пусть и по чистой случайности.

На следующее утро после любого потрясения существуют те пленительные несколько мгновений, которые наступают сразу за пробуждением и предшествуют осознанию того, что случилось накануне. Подобные мгновения – своего рода клей между блаженным покоем и ледяным отчаянием, что неминуемо наступает, едва рассудку стоит всё вспомнить.

Утром второго сентября Варвара Воронцова пережила это состояние с особенно глубокой досадой.

Случившееся недоразумение никуда не испарилось. Странный подарок юнкера не исчез. Да и сам он так и не объявился. От этого нехорошее предчувствие терзало девушку с самого утра. Вылезать из постели не то что не хотелось, но отчего-то было вовсе жутко.

Однако же встать всё же пришлось. Классная дама по обыкновению разбудила воспитанниц в шесть утра. За годы учёбы в Смольном Варя усвоила урок: какими бы ни были потрясения, а режим так просто отменить нельзя. Институт благородных девиц своими жёсткими порядками напоминал Воронцовой армию. Впрочем, не одними лишь порядками.

В дортуаре их проживало шестнадцать человек. Не так много, как в общих спальнях простых мещанских дочек, которые более напоминали казармы, но всё же не слишком просторно. Кровати с голубыми шерстяными покрывалами теснились в два ряда. Меж ними приткнулись тумбочки. У двери стояли общие шкафы и вешалки, а возле украшенной пожелтевшими изразцами печки протянулся единственный длинный стол со стульями – место для выполнения домашних заданий, чтения, рукоделия и досуга, который девушки чаще проводили в специальных комнатах в обществе наставниц, нежели в одиночестве. Последнее в Смольном считалось непозволительной роскошью. Порядок обязывал даже по коридорам передвигаться парами.