Спутница Анна изредка бросала на него одобрительные взгляды. Это была уверенная в себе красавица лет тридцати-сорока, очевидно замужняя, ибо она носила на груди особенную заколку, изображавшую двух птиц, сплетающих крылья. Анн ни разу не заметил, чтобы она посмотрела куда-то в сторону, её взоры падали лишь на герцога Константа, задававшего движение бриллиантовых граней, да на самого Анна, который старался сохранять невозмутимость, ибо совершенно не представлял себе, о чём он должен – и должен ли? – беседовать с ней.

Наконец, дама в белом не выдержала и сказала:

– Нас не представили друг другу, но я нарушу этикет и сама спрошу Ваше имя.

– Кавалер Аой, – поклонился на ходу Анн, вплетая поклон в случившийся кстати поворот линии. Это выглядело и как вежливость, и как подчёркнутая ненавязчивость.

Дама оценила его ловкость и с видимым удовольствием совершила вслед за Анном особенно трудный переход из левой линии в правую. После чего спросила:

– Где Вы учились искусство бассе?

– В далёкой провинции, где не имел возможности танцевать с такими прекрасными партнёрами.

– И там же Вы научились беззастенчиво льстить?

Дама испытующе взглянула на юношу, но ничего не сказала более. Пока что Анну удавалось ничего не испортить, но впереди танцующих ожидали ещё две особенные «грани». Настоящая сложность в бриллиантовом бассе заключалась в необходимости запомнить последовательность перехода между линиями, порядок превращений одной «грани» в другую. Королевский бриллиантовый бассе включал пятьдесят семь превращений, по числу граней настоящего драгоценного камня. Однако о таком танце рассказывали только в легендах. В Примейоне по обыкновению ограничивались семнадцатью или, много реже, двадцатью четырьмя гранями.

Распорядитель танцев, заметив, что две пары начали задумываться и на глазах терять уверенность, подал знак своим помощникам. Те ловко увели уставших в сторону во время очередного превращения линий. Благодаря такой предусмотрительности успешно прошли двадцать вторую грань.

Во время следующего «блистания» распорядитель изъял из общего рисунка ещё две пары. Это были придворные, которые служили ещё матери нынешнего короля во времена её молодости. Несмотря на опыт, они явно начали терять лёгкость в ногах.

Анн удивлялся тому, что до сих пор не удалили его самого. Вероятно, сказывались долгие тренировки у мастера Кон-Тикута: тот добивался от всех учеников, чтобы они умели не только прыгать и бегать, но и едва слышно скользить по земле. Анн приседал и выпрямлялся, перетекал из шага в шаг, оставаясь при этом на одном и том же расстоянии от дамы.

А его партнёрша просто наслаждалась происходящим. Шаг её был так же уверен, как и в начале танца, движения – так же элегантны, дыхание – так же спокойно.

И когда прозвучали последние музыкальные такты и все по знаку распорядителя замерли, она совершенно невозмутимо улыбнулась Анну и шепнула: «Благодарю Вас за партию, кавалер Аой!»

Пока Анн демонстрировал свою ловкость в танцевальном искусстве, господин шут успел побывать на открытой террасе, примыкавшей к большому залу, о чём-то задиристо побеседовать с группкой молодых дворян, а теперь находился в компании королевской дочери, которой он показывал забавные фокусы с плетёными разноцветными нитями. Та заливисто хохотала, всякий раз почти закрывая глаза и чуть откидывая голову назад. Королева, наблюдая излишне вольное поведение дочери, хмурилась, однако Надя делала вид, что ничего не замечает.

Тогда королева перенесла своё неудовольствие на Боэция.

– Вы подаёте дурной пример принцессе, – сказала она.