Она пришла уже после третьего звонка, когда темнота начала побеждать свет. Шум стал затихать вместе с освещённостью люстры на потолке.

– Твари, – сказала она, с размаху плюхаясь в кресло. – Лакеи.

– Что случилось? – вежливо спросил Хунбиш.

– Не пускают, суки, – ответила она. – Говорят, что меня нет в списках. Конечно, блять, нет!

Сзади тактично покашляли, и богиня развернулась.

– Кашлять будешь в муниципальной поликлинике, – громко заявила она. – Если патологоанатом разрешит.

В полной тишине прозвучали начальные аккорды второго акта, и на зал удушающим туманом опустилось волшебство.

* * *

Достигнув этого возвышенного блаженного состояния выявления, насколько оно может быть достигнуто учеником, бодхисаттва не должен предаваться наслаждению от испытываемого при этом блаженства, поскольку это означало бы остановку в его продвижении, но должен думать с состраданием о других существах и неизменно памятовать об изначально принятых им на себя обетах.

Ланкаватара-сутра

* * *

009

Обратно ехали в унынии. В императорскую ложу попасть так и не удалось.

После окончания оперы они сделали ещё две попытки – сначала богиню завернула беспощадная тётка с пергидролевым начёсом. И даже вызвала охрану. Потом подход к снаряду сделал Хунбиш, попробовав войти в одни и те же воды дважды: притворившись ремонтником. Но у входа в ложу уже стояли люди в чёрном с лицами наёмных убийц. Ему здорово повезло, что не заломили руки.

Вот если бы им удалось где-нибудь раздобыть стремянку! Хунбиш видел ролик, в котором человеку со стремянкой удавалось проникнуть в различные охраняемые помещения.

В итоге вернулись ни с чем.

– Ну, хотя бы яму сняли, – попробовал подбодрить богиню Хунбиш.

– Да кому нужна твоя сраная яма, – недовольно ответила она. – Ясно же, что центр Большого – это императорская ложа. Центрее не бывает. Если подсказка и есть, то она там.

Богиня забрала у него телефон, отправила на квартиру к Жоржу, а сама вышла на улицу, как она заявила, развеяться. Прямо в платье с оперы.

Хунбиш в одиночестве перекусил на кухне, помылся, немного посмотрел телевизор и лёг спать. Жорж не выходил из своей комнаты.

Проснулся Хунбиш оттого, что его трясла богиня.

– Вставай, китайчонок, – кричала она, – не время предаваться неге и истоме! Выше нос, товарищи! Принимаем исходное положение! Ноги на ширине! Переходим к водным процедурам!

С этими словами она швырнула в лицо Хунбиша пригоршню холодной воды. Он задохнулся и резко сел на кровати, вытирая лицо тыльной стороной руки. Потревоженная голова саднила тянущей болью.

– Что… – начал было он, но богиню было не остановить. От неё вкусно пахло вином, табаком и тонкими духами, подогретыми жаром её тела. Платье было сплошь уляпано тёмными разводами.

– Трусы – в руки, и быстро за мной! – скомандовала она. – Пошли!

Она вытащила его из кровати и повела за собой.

– Можно, я хотя бы… – попробовал он одеться, но богиня, хохоча, увлекла его на этаж выше. К себе. Прямо так, в камуфляжных трусах, полученных от Жоржа. И босиком.

В её квартире на диване сидел Жорж. Сидел он таким образом, что сразу было понятно – он в гостях. Он не владелец. Не хозяин. И при этом не было в нём ничего заискивающего, прибедняющегося, сиротского. Просто было ясно – вот гость. Сидит с достоинством. Ждёт. Никуда не лезет. Соблюдает правила.

На экране телевизора застыл размазанный кадр. Жорж приглашающе похлопал рядом. Хунбиш сел.

– Жги, – сказала богиня, и Жорж запустил на телевизоре видео с телефона.

Хунбиш узнал свою съёмку. Картинка дёргалась, металась по сторонам. В Большом ему казалось, что если быстро водить телефоном, то в кадр попадёт много полезной информации. Но теперь он понимал, что нужно было задерживаться на всех достойных внимания деталях. Двигаться плавнее. Перемещать камеру медленнее.