Он вдруг поймал себя на том, что не может сделать вдох. Что-то сжало горло, и всё. Намертво. С огромным усилием он расслабил гортань. И почувствовал, что лицо его стало мокрым. Это Сукхавати11, понял он. Вот так всё там и происходит. Все высокоранговые бодхисаттвы слушают Травиату. И именно поэтому не спешат возвращаться к страдающим живым существам, сюда, в это пространство старости, боли и смерти. Чтобы милосердно взять за руку и повести за собой. И оттого миллионы людей не могут освободиться и достичь нирваны. Бодхисаттвы просто забывают свои обеты. Потому что сидят в бархатных креслах и смотрят. Нон-стопом.

Всё понятно. Кто бы не забыл.

Музыка длилась. Лёгкие дамы в корсетах – и неземное пение. Горделивые кавалеры в смокингах – и неземное пение. Роскошь бала, предупредительные слуги, цветок камелии – и снова, и всё время изнуряюще невыразимое в своём волшебстве пение. «Ах, как влага здесь в бокале, так же пусть кипит в нас любовь!» – бежали вверху сцены субтитры. Очнулся Хунбиш оттого, что богиня пихает его в бок.

– Готовься, – сказала она.

– Что? – ответил Хунбиш, часто моргая, чтобы вернуться в реальность.

– Готовься, говорю. Пиджак бросай на спинку. Сюда. Я тебя прикрою, ныряй в яму и всё там снимай. На видео. Особенно дирижёрский пульт.

– Дирижёрский – что? – переспросил Хунбиш.

– Пульт. В центре такая тумбочка на возвышении, – ответила богиня. – Албанец. Всё, пошли.

Без пиджака, в джинсовом комбинезоне и футболке, он сразу стал похож на разнорабочего. Они светским шагом двинулись к правому углу оркестровой ямы, делая вид, что фотографируют.

Внизу последние музыканты, оживлённо переговариваясь и жестикулируя, выходили в подсценовое помещение.

– Сейчас, – сказала ему богиня.

Голову предательски сдавила боль. Хунбиш с ёкнувшим сердцем неуклюже перевалился через парапет и сразу же въехал ногами в огромный, стоящий на боку барабан. Тот начал качаться, и Хунбиш придержал его рукой.

Снизу он видел голую спину богини. Непроизвольно отметил рельефные бугорки под кожей. Судя по всему, она демонстративно делала селфи.

Хунбиш достал телефон. Потребовался пин-код, и Хунбиш понял, что не знает его. Он поднял голову наверх, чтобы попросить у богини помощь, но её уже не было. В отчаянии Хунбиш несколько раз нажал на кнопку включения, и тут в нижнем углу заблокированного экрана увидел пиктограмму камеры. Запустил её и включил видео.

Было непонятно, что конкретно нужно снимать. Он прошёлся между рядов стульев, особенно тщательно обойдя арфу. Подошёл к дирижёрскому пульту. Медленно снял его со всех сторон. Залез внутрь.

– Что вы здесь делаете?

Хунбиш выглянул наружу: из открытой служебной двери на него смотрел человек во фраке. Лицо его было напряжено. Наверху один за другим протянулись два длинных звонка. В яму донёсся отдалённый гомон из зала. Мысли в голове заметались, больно ударяясь о гудящий затылок.

– Кто вы такой?

– Жорж Маркович пожаловался, что пульт шатается, – развязно ответил Хунбиш. Неожиданно для себя он подхватил тон разговора богини и чувствовал внутри пьянящее дерзкое веселье. – Вот смотрю. Это вы вызывали? У меня вообще-то не так много времени. Второй звонок уже. Есть претензии?

– Вроде нет… – неуверенно ответил мужчина. – Сейчас.

Он снова скрылся за дверью. «Лоран, Лоран» – услышал его зов Хунбиш, и не торопясь, не привлекая внимания, подошёл к барабану. Богини не было. Тогда Хунбиш сделал выход на две, помог себе ногой и оказался снаружи. После этого, надев одухотворённое лицо, направился к своему месту, которое узнал по повешенному на спинку пиджаку. Кресло богини пустовало.