На Первой совсем не было деревьев, только дома, однообразные до ужаса, с грязными окнами и хлипкими – вот-вот обвалятся – железными балконами, где неопрятной грудой лежали сваленные вещи. Единственным, что хоть сколько-нибудь можно было отнести к природе, являлся покосившийся мертвый ствол, торчавший в конце улицы.

Рейн прятался по закоулкам до темноты, зябко ежась и растирая руки, чтобы согреться. Пальто осталось в карете, а тонкая рубашка не давала тепла. Он стащил у рабочего куртку, но та, затертая до дыр и многократно залатанная, не грела.

К вечеру Рейн пришел на Первую: она пустовала, хотя в окнах горел свет – это работяги вернулись домой и еще не улеглись спать, но на улицу уже не выходили, побаиваясь ночных гуляк из Канавы. Он добрался до трухлявого дерева, присел перед ним и сунул руку в дыру в стволе, затем нащупал ключ и, оглядываясь, пошел к своему дому.

Осторожность и опыт велели предусмотреть будущее: перед избранием Рейн попросил Кая оплатить комнату и оставить ключ. Хоть в одной просьбе мелкий ублюдок не отказал.

Дом встретил запахами сырости, вареного картофеля, капусты и более слабо – куриного бульона. Паутина в углу не исчезла – только больше стала. Окна как всегда стояли нараспашку – так боролись с плесенью.

Рейн шел медленно, старательно обходя скрипящие половицы. Из-за дверей слышались усталые голоса, кое-где – смех. На втором этаже сыростью пахло сильнее – в дожди крыша подтекала.

Дверь открылась бесшумно. Воздух внутри стоял тяжелый, спертый, и Рейн немедля распахнул окно, впуская ветер и осенние холода. Он плюхнулся на кровать, снял ботинки, чулки, вытянул ноги. Стало легче.

Посидев так минут пять, Рейн подошел к столу и развязал шелковую ленту на тканевом мешочке. Три кисти, краски – подарок Эль, который прежде он даже трогать боялся. Не считал себя достойным его, не верил, что может получить что-то просто так. Не от нее – дочери великого рода, такой благородной, доброй, смелой.

Она не пришла. Его мольба ничего не значила для нее. Тот образ он выдумал себе сам.

Рейн схватился за веревку и с размаху кинул подарок об стену. Мешок с глухим звуком упал.

Рейн перевел взгляд на то место, где мог стоять Аст. Вещь не виновата, сказал бы он, возможно, они пытались, но у них не получилось. Но сказать теперь было некому, и мысли, точно пчелиное гудение, роились в голове, не давая покоя.

Вздохнув, Рейн побрел на кухню. Там он нашел несколько сухарей и съел, запив водой из-под крана, после чего вернулся в комнату и свернулся на кровати. Все один час отдыха, пообещал себе Рейн. Затем он вернется в Канаву и найдет настоящее убежище.

***

Из дома Рейн вышел, одетый, как практик, в черное. В кармане лежала маска – днем она выручит. Когда-то эти одежды хотелось снять, сжечь, но сейчас он почувствовал себя в них сильнее, увереннее, на своем месте – эта “шкура” оказалась ближе шелков.

– Вот ты дворняга, все-таки, – сказал себе Рейн, подражая голосу Аста, и взъерошил волосы.

Не переставая оглядываться, он прошел Первую и Вторую, повернул на Третью, ведущую на север города.

У Совета был всего один противник – Дети Аша. И как говорили инквизиторы: «Лучший союзник – враг твоего врага». Рейн не знал лидера отступников, но собирался начать с малого: прийти к тем, кто причислял себя к ним.

– Если лучше плана нет… – ворчливо протянул Рейн, как сказал бы Аст, и буркнул в ответ: – Нормальный план. Мне есть что предложить Детям Аша. – Голос снова изменился: – И Совет скажет, что ты продался им, как король Райс. Предателя не будут слушать.

Рейн помотал головой. Он понимал, как выглядит со стороны: уставший, с синяками под глазами, бормочущий себе под нос. Зато короля в таком безумце не признают точно.