Вероника с облегчением покинула свое убежище. Крестьянина и его жену она узнала без труда. А старики на двуколке были известны всей округе: еще недавно у них было столько детей, внуков и правнуков, что ими вполне можно было заселить целую деревню.

Одни погибли, других разбросала война.

– Надо ехать. Надо спешить, – откашлявшись, сказал крестьянин. Он лишь мельком посмотрел в сторону Вероники и повторил: «Надо спешить…»

Девушку, стоявшую сейчас на дороге, он узнал сразу. Но не дал памяти зацепить себя за живое. Да, она пропала из деревни месяца два назад во время предпоследнего налета контрас. Ее маленькую семью, кажется, угробили всю. Отец навеки успокоился под апельсиновым деревом. Земля сотрясалась от взрывов мин, а апельсины падали прямо ему на лицо. Дети дона Альвареса, Сесар и Вероника, после налета исчезли. Сгинули. Только пес Альвареса, скуля, еще долго бродил по деревне. Смешной пес – он еще припадал на лапу. Все это запомнилось, но легко, как утренний сон, уходило из памяти. «И нечего к этому кошмару возвращаться, – рассудил, увидев дочь дона Альвареса, крестьянин. – Впереди дорога, буду думать о ней».

Вероника наблюдала, как крестьянин недовольно морщит лоб, и не понимала, что озадачило его. Старик разглаживал узловатыми пальцами морщины у глаз и как можно старательнее разглядывал дорогу. Чувство радости от встречи со знакомыми людьми померкло.

Отец девушки, вспоминал крестьянин, всегда был против ухода с родных мест. Он ходил по дворам и уговаривал людей не резать скот. Голос у дона Альвареса был красивым, как у священника, а слова – умные. Многие последовали его совету, остались. Но вот Альвареса не стало. Мины достают и умных. Крестьянин невесело хмыкнул, еще раз подивился желтой одежде, невесть откуда появившейся девчонке и, отбросив сомнения, решил: «Нет, не знаем мы тебя, и твоего отца не помним».

Дети скатились с фуры и обступили Веронику. Они тоже ее помнили, но почему-то не обрадовались. Каждый из них заученно протянул руку и стал ждать. Ни отец, ни мать не окликнули их. Вероника вынула из кармана желтых брюк отсыревшую кукурузную лепешку, разделила ее и дала детям по кусочку. Старший тут же спрятал руку с лепешкой за спину и протянул другую. Малыши повторили все за братом и, как он, не мигая, смотрели на Веронику. Они не были жадными. Дети были голодными. И неизвестно, будут ли они сыты завтра, послезавтра. Крестьянка перекрестилась, что-то шепнула на ухо мужу и, услышав его ответ, испуганно прикрыла рот ладонью. Вероника едва разобрала его шепот: «Откуда она, несчастная? Бедный дон Альварес!»

– Вы меня узнали, донья Эсмеральда! Узнали! Скажите хоть слово! Я иду домой. Там отец, там мой брат Сесар.

Донья Эсмеральда молчала. Крестьянин подсаживал детей в фуру и, кажется, не слышал вопроса. Да и зачем его слышать? – отгораживался он от несчастной девушки бамбуковой стеной немоты. Какой прок говорить с умершими? Похоронила деревня и ее отца. Да мало ли кого! Взять ее с собой – лишний рот.

– Домой!.. Дом – он в той, старой жизни, – крестьянин по-прежнему не смотрел на Веронику. – Только нет старой жизни. А за новую еще много крови прольется. Не нашей, понятно, – молодой.

Крестьянин ткнул вола кулаком в бок и, не попрощавшись, зашагал по дороге. Путь беженцев – на юг, где, где хоть и чужие места, но мирные.

А Веронике – домой, на север, в зону войны.

Заскрипели колеса фуры. Старший из детей робко помахал рукой.

Уходят люди из этих мест. Оставляют плодородную землю на склонах гор, бросают могилы отцов и дедов. Зарастут густой травой и бамбуком фасолевые и маисовые поля. Завоют в опустевших загонах и дворах одичавшие собаки. Обветшают и разрушатся стены хижин. От отца Вероника знала, что правительство выделяет средства для помощи беженцам войны – тем, кто не хочет больше подвергать смертельному риску себя и своих детей, чтобы люди могли устроиться на новых местах, в центральных районах страны. Отец рассказывал, но сам об уходе и думать не хотел. Не такой он был человек, чтобы брать не заработанные деньги – пусть даже у законного правительства. «Да и кто я такой на чужой земле? – рассуждал он вслух и придумывал только одному ему понятное до конца сравнение. – На чужой земле я как упавший кокосовый орех, который забыли подобрать».