– Это что – то новое. По ним по всем будто прошлись огромной кувалдой, не вижу не укусов, никаких рваных ран. Аня. Посмотри, там, рядом с лужей крови. На полу сидит мёртвый военный, да, тот, что облокотился спиной на операционный стол. Да его будто в пол вбивали!

– Я не хочу на это смотреть, давай в темпе к той двери! Ты кровь теряешь, уже бледный стал как смерть.

То, как выглядел солдат, после полученных им повреждений, было похоже на прорезиненный костюм, что набили опилками и бросили как зря. Одна из его рук была вывернута наизнанку и не понятно, вообще, на чём держалась голова, лежащая вверх тормашками на груди. Рядом валялись приборы для забора анализов и чемодан металлического цвета, открытый и наполненный разными по размерам пробирками.

– Так, я в курсе, что ты не хирург, а шить умеешь? А, ну и ещё пули извлекать? Приходилось? – спросил полицейский, растерянно посмотрев Анне в глаза, которые спешно бегали по дверным проёмам палат.

Девушка ничего ему не ответила, и они вдвоём вошли в комнату с кушеткой, где вдоль стены находились шкафы и столы, заваленные разными операционными инструментами. Когда Саша прилёг на кушетку, то Аня взяла ножницы, разрезав полицейскую форму над местом, где кровоточила рана. Пинцетом она стала пытаться нащупать и достать пулю, что застряла где – то под дельтовидной мышцей.

– Нащупала? По ходу это она! – вцепившись в запястье своей правой руки зубами от боли, пробормотал участковый.

Медсестра достала деформированную пулю и положила её на стол вместе с пинцетом. Взяв флакон с медицинским спиртом, она полила им рану Токарева, а тот, чтобы не кричать от болевых ощущений, до крови прокусил кожу на запястье своей руки. Рана была обычной для огнестрельного ранения, диаметром с рублёвую монету, края которой имели отчётливые углубления. Саша закрыл глаза, и приоткрыв их, увидел как Аня уже продевает нить в ушко закруглённой иголки. При виде которой, тот откинул свою голову обратно на подголовник и произнёс: «Твою мать! Какая – то слабость, да и ещё озноб пошёл по всему телу».

– Как твоя фамилия?

– Соловьева. А что?

– С таким красивым именем и такой крутой фамилией ты обязательно должна просто сделать карьеру врача. Очень хорошего врача, причём!

– Ага, спасибо. Только вот денег у моей матери не было заплатить за мою будущую карьеру врача. А твоя фамилия?

– Токарев. Чёрт, смотрю на эту сраную иголку в твоих руках и мне кажется, что я уже чувствую, как мне будет больно. Знаешь, это как лечить очень больной зуб, который воспалился, и где ещё живые нервы остались. Ты видишь все инструменты в руках у стоматолога и уже представляешь, как тебя больно. Хотя тот ещё даже не начинал сверлить твой зуб. То есть, ты чувствуешь боль только при одном виде инструмента.

Аня наклонила свою голову вниз и накрыла ладонью правой руки лоб и глаза. Резко вскочив со стула, на котором сидела, она заговорила: «Извини, забыла, у меня голова сейчас вообще не соображает! Нужно было сначала анестезию сделать. Тут должно быть какое – ни будь обезболивающее».

Медсестра стала быстро открывать шкафчики, швырять небольшие пустые коробки на столы, но в них ничего нужного не было. Быстрым шагом подойдя к двери, пока Александр большим куском марлевой повязки сдерживал кровь идущую из огнестрельного ранения, Соловьева уже почти опустила вниз дверную ручку, как услышала за дверью снова эти странные шаги. Полицейский как не пытался прислушиваться, но из – за протяжного и неприятного звона в своей левой барабанной перепонке, ничего не слышал. Медсестра аккуратно и без лишнего шума поставила стул к двери, заблокировав спинкой саму ручку.