– Михаил Святославович, – мягко и аккуратно произнесла она, подойдя к столу, – у вас все в порядке?

Эти слова заставили экспедитора прийти в себя, только ради того, чтобы перевести на крестьянку удивленный и такой уязвимый взгляд. Одним лишь вопросом Матрена заставила Кисейского полностью обезоружить себя и открыть перед ней душу. Вопросом, который закостенелый экспедитор не надеялся услышать никогда. О котором мечтал, но которого до ужаса боялся.

За окном засвистел сильный ветер, заставивший оконные рамы трещать.

– Да… – тихо соврал Михаил.

Матрена долго смотрела на Кисейского. Он смотрел на нее в ответ. Крестьянка слышала, что сказал экспедитор вслух, но она прекрасно знала, о чем он думал на самом деле. А Михаил знал, что она знала.

Наконец их взгляды разорвались. Немного побродив глазами по комнате, Матрена сжала маленький костлявый кулак и медленно постучала по столу, отбив первые ноты либретто Сумарокова.

***

Не прошло и получаса, как пустынный притвор деревянной часовни стал напоминать кабинет сыщика-конспиролога. Благодаря усилиям Кисейского и Матрены стены оказались увешаны десятками берестяных листов и предметов. Все они были пригвождены к срубу каплицы толстыми деревянными спичками для починки обуви.

Графические иллюстрации, изображавшие девушку с плетеным кузовком, проходящую мимо моста. Мужчину, стоящего напротив темной чащи. Другого старого мужчину, в ужасе убегающего от таинственной сущности по рыбацкому четвертаку и еще четыре таких обозначали семь исчезновений и, конечно, семь жертв. Спички, которыми каждый рисунок был прикреплен к стене, были обвиты длинными отрезками нити и вели к одному из семи предметов, олицетворявших места преступлений. Например, сухая сосновая кисточка обозначала лес, в котором без вести пропал лесоруб-Семен. Кусочек кальки был мостом, к подножью которого кубарем свалилась повариха-Ольга и так далее.

Наконец метафорическая и литеральная паутина расследования сходилась в сердце доски свидетельств. Семь нитей были стянуты в узел под большим вопросительным знаком, нарисованным на берестяном листе.

Такому необычному способу ведения дела Кисейский научился у одного причудливого сыщика-консультанта из Англии, с которым они вместе пытались выйти на след таинственного секретного общества. Визуализация беспорядочного вороха фактов в организованную паутину картинок и талисманов не только помогала с легкостью проследить роль и развитие каждого отдельного элемента. Она также делала участие в процессе расследования доступным любому человеку, на каком бы языке он ни говорил и каким складом ума ни обладал.

– Одноглазое Лихо… – насупив бровь, произнес Михаил Кисейский, ткнув пальцем в вопросительный знак в центре сети, – серийный душегуб, ответственный за похищение, нанесение тяжких увечий и, предположительно, убийство семи тяглых крестьян с первого по десятое декабря 1771 года.

Создавалось впечатление, будто экспедитор вел дневник, каким-то образом записывая все это несчетное количество информации прямо в свой мозг.

– Жертвы едва связаны, – продолжил он, – а убийца страшен и совершенно неуловим.

На этих словах Кисейский отвернулся от схемы и посмотрел на Матрену c любопытством. Как он и подозревал, взгляд незаурядной крестьянки, жаждущей ринуться в бой, сиял ничуть не тусклее.

– Насчет этого я бы сильно поспорила, Михаил Святославович, – воскликнула протеже. – Исходя из бесчисленных показаний, Одноглазое Лихо без сомнений имеет отличительный алгоритм поведения!

Крестьянка подошла к стене улик и широко расставила руки, будто ухватив за края массив знаний как простыню.