Мир пошатнулся. Ведь Люда всю его жизнь была рядом. Миша будто лишился важного органа, без которого все вокруг перестало быть интересным. И флиртуя с очередной подружкой, он неотступно думал о Людке, которой больше рядом с ним не было.

А потом Миша как-то увидел ее во дворе да так и не посмел окликнуть, спрятавшись за раскидистым кустом. Ведь увидел он не пацанку Людку, а симпатичную девушку с тонкой талией, с точеными ножками и толстой темной косой, спускавшейся вдоль высокой груди. Она затмила собой всех его девчонок, он будто прозрел: сокровище всегда было рядом, а он, Миша, так глупо потерял его.

Люда была с ним холодна. Она мигом почувствовала его пылкость и поняла, что все сделала правильно. Но девушка боялась обжечься, ведь она видела его таким, каким Миша бывал с другими девицами, поэтому знала: это ненадолго.

Начались долгие, очень долгие ухаживания, которые почему-то не заметили соседи, иначе скандал разразился бы раньше.

Но разразился он все равно. Тогда, когда крепость была сдана на милость завоевателя, а Миша понял, что это чувство не похоже на все его предыдущие влюбленности, он пришел просить руки Люды у Федора. И если тот, скрепя сердце, согласился, то родители Миши закрывать глаза на кровное родство не стали.

– Она ж твоя двоюродная сестра! Ты что, враг себе, что за чудищ вы понарожаете?! – кричала Лика, хватаясь за голову.

– Люда племянница мне, ну как я ее невесткой в дом возьму? – вопрошал Стас у брата.

Федору тоже пришлось нелегко: вёска шушукалась за спинами влюбленных, а отца прямо спрашивали, почему тот допускает кровосмешение.

– Зато от Павленко у них только капля, – огрызался Федор, намекая на поганую кровь вероломной матери Люды.

Устав бороться с родителями Миши, Люда пошла к Юре Дудкову просить тайно обвенчать их, потому что чувствовала: еще немного, и она потеряет Мишу, тот привезет чужую девку из соседней вёски, а Люда до скончания века останется под отчим крылом, потому что другого мужа ей не надо.

Батюшка был неумолим.

– Он брат тебе, Люда, это грех!

– Это любовь, батюшка! Мне никто больше не нужен! Только он! Просите у меня, что хотите: я все сделаю, только повенчайте нас!

– Люда, вёска против. Брак ваш будет как бельмо на глазу, все осуждать будут. Надо тебе оно? – Юра смотрел на девушку, которая могла бы быть его дочерью, и сердце его разрывалось между желанием помочь ей и страхом перед порицанием общества.

– А не повенчаете нас, батюшка, – разозлилась Люда, – я руки на себя наложу! На себя и на нерожденного ребенка! И вы будете жить с этим грехом!

Конечно, никакого ребенка не было и в помине, Люда все еще оставалась девицей, иначе бы Миша не увивался за ней столько времени, но батюшка-то об этом не знал.

Обвенчались они спустя неделю.

Месяц после смерти мужа Анна находилась в состоянии, близком к отчаянию, но сцена, устроенная Женей на похоронах, заново подожгла тлеющие в ее душе угли ненависти. Она откровенно радовалась тому, что Руслан перестал общаться с Женей, объясняя это себе такой же ненавистью Руслана к их «адову племени». Саша была опустошена: ей не хватало отца, она почему-то решила, что виновата в его смерти, что мало с ним проводила времени, не успела даже попрощаться – самобичеванию ее не было конца. В доме стоял траур, стонущий, ненавидящий, затягивающий как болото. Руслан горевал по отцу, но не видел смысла в саморазрушении: его не вернуть, да и убийца уже наказан.

Потоп стал для Руслана спасением: на два дня семья озаботилась насущными проблемами – спастись, помочь Повитухе с роженицей, подсчитать провиант. Как водится, работа отвлекла от дрянных мыслей и напомнила об ответственности.