– Вань, ты б у ней спросил, до чего у нее охота. К тому ж дед Евген поскрипел за ними приглядывать, шоб головы себе не поразбивали, – возразила ему другая старушка.

– Мои вы золотые, давайте я сам буду решать, как воспитывать дочку, – Иван покачал головой.

– Та не, Зин, ци слыхала ты, Мишку з дзеукай нейкай видели, опять ён на охоту выйшау, пакуль жонка евоная с пузом. Тьфу! Гэткая моладзь1! Нехай сидит Женька у хате, от греха подалей, – глаза у бабы Маши блестели, а улыбалась она и вовсе невпопад. Иван принюхался. Так оно и было: рюмашечку за Купалье соседка уже опрокинула.

– Внук твой, баб Маш, чего очерняешь? Да и шли б вы уже домой! Хватит языками чесать!

Выпивох Иван терпеть не мог, не понимал, как можно пропивать нажитое столь тяжким трудом, чтобы получить капельку удовольствия… Наутро ведь все сменится жестким похмельем. А уж Саврасову бабу Машу трезвой не видели почти никогда. Муж ее, Алесь, помер, однажды напившись до зеленых чертей, и даже Повитуха – и та не смогла его откачать. У Саврасовых осталось два сына, его сверстников и друзей: Федор и Стас, и оба они были семейными, хозяйственными да еще и хорошими работниками. Ивану не хотелось, чтобы они закончили свою жизнь, как отец.

– Вы мне лучше скажите, Дудковы дома?

– Малодшыя, Руслан с Сашкой, свинтили яшчэ пасля апоудня2, – бабе Маше было лишь бы зацепиться за что языком. – А старшие дома. А навошта3 яны табе?

– Дело есть, – неприязненно буркнул Иван и поспешил перейти улочку к дому напротив. Мужчину проводили две цепкие пары глаз.

Дверь открыла Анна – расплывшаяся низенькая женщина с пушистыми, торчащими во все стороны светлыми волосами и тяжелым карим взглядом из-под нависающих бровей. Непонятно, как Константин выбрал ее в жены: высокий, подтянутый, несмотря на свой возраст; с правильными чертами лица, острым подбородком, чуть кривоватым, сломанным в юности носом, твердой линией губ. Может, потому Ивану не нравился Руслан, что был вылитой копией отца?..

– Ваня! Здравствуй! – Константин, увидев гостя, поднялся из-за дубового стола и с добродушной улыбкой протянул соседу широкую ладонь.

– Вечереть будешь? – засуетилась Анна, доставая из печи припрятанный до поры ужин.

– Не отказался бы.

– Ань, ты б нам сначала пузырь на стол организовала.

– Костя, я не пью, ты же знаешь.

– Да я тебе накапаю пять капель, не отказывайся, будь другом.

– Ну, если только полрюмочки.

Женя со всех ног бежала к обрыву. Она безнадежно опаздывала: пока собрала сено, пока дождалась ухода отца, пока собралась сама – и заметить не успела, как перевалило за одиннадцать.

Одинокая фигура маячила возле самого обрыва. Не ушел. Женя перешла на шаг.

– Руслан! – не смогла удержаться, крикнула в ночную тишину.

– Я думал, уже не придешь, – раздалось над самым ухом.

Женя вздрогнула и обернулась:

– Ф-фу, напугал! А… на обрыве тогда кто?

– Мишка Саврасов к девке какой-то клеится. Не из наших. Решил не мешать.

Тут уж и Женя рассмотрела две целующиеся тени.

– Бедная Люда, – покачала головой Женя.

– Пойдем к костру, – Руслан потянул ее за руку. – Это не наше дело.

Обрыв они обогнули по широкой дуге. В поле у леса огромным чудовищем двадцати метров в высоту возвышался парусный корабль – ковчег, что был весчанам вторым домом в месяцы наводнений. Черная густая его тень на несколько минут надежно укрыла влюбленных. Чуть дальше, за ольховой рощей, начинался пологий спуск к пойме реки. Ночь выдалась ясная, в темных, едва подсвеченных луной волнах плясали отблески далекого костра. И от этого темная вода выглядела еще более пугающей, вглядываясь в ее толщу, можно было поверить и в праздник водяного, и в его утопленниц-русалок.