Здесь не было пищевых автоматов, как в закусочных в Академии. Где из стандартного набора биоэлементов за считанные минуты создавались блюда. У грязной барной стойки виднелся человек. В потертом комбезе, перчатках, обтягивающих руки. Лицо бармена было серым, будто присыпанным пылью, а глаза, темные и мрачные, уныло глядели на скудных посетителей, склонившихся над тарелками с едой. Мари подошла к стойке, прочитала короткое меню на бледной, дрожащей голограмме и громко кашлянула:

– Черную лапшу и напиток без сахара.

– Два балла, – пробурчал хозяин заведения. На Маяке вместо галактических юнитов расплачивались баллами. Мари нахмурилась, вспоминая, сколько баллов осталось на ее счете. Каждый месяц после зарплаты мама переводила ей небольшую сумму – на обеды и мелкие расходы. Мари приложила ладонь к терминалу оплаты и с тоской глянула, что после оплаты лапши у нее осталось всего сто пятьдесят баллов.

Мари взяла коробку с лапшой и села в дальний угол возле круглого окна – чтобы видеть улицу. Она до сих пор боялась погони. Наверняка к ним в дом вломились те же люди, которые убили маму. Что им понадобилось? Мама все равно мертва. Лапша медленно остывала в картонной коробке. Мари смотрела в окно невидящим взглядом и не знала, что делать дальше. Она сбежала из дома. Возвращаться туда опасно. Вдруг убийцы будут ее караулить. Денег у нее, как воздуха в космосе, и ночевать ей негде. Разве что сидеть до утра в этой забегаловке. Если не выгонят.

За окном постепенно смеркалось. Суточный цикл на Маяке был равен земному – двадцать четыре часа. И освещение соответствовало времени. На часах было восемь. Искусственные солнца – осветители постепенно приглушали яркость, уступали место мягкому вечернему свету. Улицы заполнялись людьми. Рабочие спешили домой, в забегаловки, собирались в компании – пропустить стаканчик в баре или поиграть в карты. Матери вели детей из садов и школ. Старики выползали на улицу и рассаживались на узкие гравискамейки, чтобы посудачить о станционных новостях и перемыть кости соседям.

Мари печально вздохнула и принялась есть остывшую лапшу, которая на вкус была, как моченый картон и совсем не походила на вкусную и ароматную мамину еду. Рядом за столик уселись двое в черно-серебристой форме космофлота системы Сириус. Корабль из этой системы уже неделю томился в доке Маяка на обслуживании. Мари не раз видела обзорные сводки с палуб корабля, смотрела, как идет проверка систем, как чистят и меняют фильтры, смазку. Тестируют работу двигателей. Сирианские корабли были одними из лучших и надежных в галактике. Мари даже мечтала: как было бы здорово стать членом экипажа такого корабля.

Один из «сирианцев», худой, с гордой посадкой головы, похожий на офицера, поставил перед собой полную тарелку голубых клецек из рыбной муки, взял тонкую палочку и принялся насаживать на нее одну клецку за другой.

– Через неделю выходим с Маяка и идем в систему Волос, – сказал он, не переставая жевать.

– В последний раз я был на Кьюджее пять лет назад. Отправился в Сароменту – город развлечений, и меня там обобрали, как последнего идиота. Больше я за борт ни ногой.

Собеседник худого был невысоким, круглым, похожим на шар с ногами. Черно-серебристый мундир настолько туго обтягивал его живот, что казалось, еще немного – и прочная ткань треснет и разорвется на куски.

– Мы успеем заглянуть в бар – посмотреть игру? – худой доел свои клецки и хмуро глядел, как его спутник медленно ковыряется в огромной тарелке густого черного супа.

– Если опоздаем на борт, придется заплатить штраф. Наш кэп – сущий тиран. Только и знает орать и выдумывать новые штрафы. Скорее бы закончить рейс. Второй с ним я точно не выдержу.