Все они ужасно суетятся, рубят мачты, спускаются в лодки, даже сушат весла, хотя шторм все-таки проходит мимо. Зато теперь на траверзе фрегата появляется пиратская галера «Тарас Шевченко» с эфиопом Яшкой, главным махалой-опахальщиком (явным прообразом лоцмана Кацмана) и уймой «юных, но уже обнаженных пленниц» на борту. Этот эпизод один из важнейших в саге (так был первоначально обозначен жанр Пергамента), поскольку именно в этот момент…
«…На палубе полусонного Фрегата нарисовались контуры бодрствующего Суера.
– Ты чего орешь? – дипломатично осведомился[3] Выер и трубно высморкался за борт».
Остановимся и мы на минутку. Невозмутимый, плотный как монолит, с традиционной трубкой в зубах возвышается главный герой саги посреди острова моей памяти. Неужели обаятельный капитан Суер-Выер – главная скульптура нашего времени, И. В. Сталин? Читателю Пергамента вряд ли в это поверится. И все же…
«Свистать всех наверх – послышался из кают-компании бас всевидящего и всезнающего Суера».
И еще…
«Закуривайте, товарищ Френкель, – сказал Суер, расстегивая стальную ширинку портсигара, – закуривайте, не стесняйтесь…»
…Лекция сменяется лекцией, зачетная сессия перерастает в экзаменационную, когда мы наконец подводим свой «Корапь» к острову Каннибалов.
– Сверху, – снисходительно поглядывая на суетящегося внизу лектора, изрекает Коваль, – этот остров напоминал небритую подмышку молодого оранга.
Есть остров! Примерно с полминуты мы дико гримасничаем – так, надо полагать, выглядит со стороны наш самодовольный смех. Затем я записываю на очередном бумажном обрывке.
«Такие уж у него были индивидуальные формы вулканического образования».
Пройдет немало лет, прежде чем морские вулканы создадут новые пергаментные острова и их индивидуальные формы пышно расцветут и сливовыми розами, и пальмами с произрастающими на них иксами и игреками. Но пока остров Каннибалов один-единственный и его украшает весьма скромненькая океаническая флора.
«Кокосовые пальмы, финиковые абрикосы, вечнозеленые крокодилы, пупырчатые нежинские огурчики под водочку – все переплеталось в этом бананово-лимонном Сингапуре…
Тулумбасы гудели».
…Понадобились-таки остатки наших школьных познаний в географии! Задвигаем в эпиграф последние из них – «остров есть часть суши, с четырех сторон…» и наконец-то отпускаем на волю собственную «Песню Джунглей», правда, пока в прозе, а не в стихах.
«Экспедиция[4] продвигалась внутрь чрева джунглей, огибая запах боржомистых болот, сладко поллюционирующих спелой мочой суглинков».
Неудивительно, что плавучий островок моей памяти выносит на фарватер нашего повествования (невольно написалось в стиле старого Суера) именно эту заковыристую фразу – ведь мы убили на нее больше академического часа. Гораздо меньшим потом дается, например, такая:
«Внезапно в стуке трудолюбивых кулаков разместился вопль, качественно от других отличный».
Чем дальше продвигается в глубь острова Каннибалов первая экспедиция Суера, тем шкодливее становится наша муза. Озорничая и ерничая, она – прямо на ходу – принимается перекраивать творения коллег по перу, среди которых, надо сказать, попадаются довольно-таки заметные имена. Так, свой скромный вклад в описание острова Каннибалов делает Г. Паустовский.
«В зарослях малины плакали и хохотали шакалы» («Кара-Богаз»).
В этой фразе нам принадлежит всего два слова «малины» и «хохотали». Именно два слова… но посмотрите, читатель, посмотрите, как заиграла от них фраза!
Наша муза, как правило, не пытается утаивать «похищенное». Особенно, если «хитим» (выражение Коваля) у классика и гордости отечественной литературы.