А пока… Отчетливо вижу я, как, схваченные музой дальних странствий за горло (выражение наших любимых Ильфа и Петрова), мы дружно поднимаемся со скамейки и, полусогнувшись, трусим к выходу…
И, кажется, тут же (на самом деле прошло не меньше двух-трех месяцев) возвращаемся… Снова садимся плечом к плечу… кладем посередине листок бумаги… «Стреляем» у кого-то из девчонок лишний карандашик. И один из нас, похрабрее, недрогнувшей рукой выводит на измятом обрывке рвущиеся изнутри, но, тем не менее, загадочные для самих же себя строки:
«Легкий бриз надувал паруса нашего фрегата. Мы шли на зюйд-зюйд-вест. Может быть, это не был зюйд-зюйд-вест, но так говорил наш капитан Джон Суер-Выер, а мы верили нашему Суеру(Выеру)».
…Неожиданно, как гром небесный, взрывается под потолком звонок, мадам Френкель плотнее закутывается в свое одеяло, стихают неутомимые папуасские тулумбасы. Выходим из дверей ленинской аудитории и останавливаемся между двух «главных скульптур нашего времени» – Сталина (слева) и Ленина (справа). Идет всего лишь пятьдесят пятый год, но в околостатуйном воздухе все сильнее вихрятся сквознячки бесшабашных туристских песен, все острее ароматы студенческих капустников.
В те дни наш островок на Малой Пироговской – Большой Зал, статуя Джозефа, полутемные лестницы – просто сотрясаются от перезвонов гитар.
Еще несколько шагов вглубь острова, и гитара нашей юности перескакивает с романтического на сатирический лад.
Написанная на полном серьезе и тут же перелицованная в пародию, эта песня со временем стала шуточным институтским гимном. Ее исполняли и заслуженные институтские барды и мы, новички. Пелась «Песнь о Лене» с горящими глазами и бледным вдохновенным лицом…
Впрочем, было ли в те кружащие голову почти шестидесятые что-нибудь, чего мы не смогли бы вышутить или спародировать?
Где-то на другом конце нашего острова – совсем рядышком, за колоннами, рукой подать – легкий бриз надувает паруса романтическо-юмористической поэзии Юлика Кима. После окончания института он уплывет на далекую Камчатку, разъедутся в Сибирь, на Алтай, Дальний Восток другие наши выпускники… Коваль отправится учительствовать в Татарию… Из МГПИ не распределяли в столичные центры. Вот почему «муза дальних странствий» постоянно парит в воздухе моей памяти.
Благосклонно созерцает она из своих заоблачных высот притихшего Коваля, переписывающего прямо на лекции где-то раздобытых Гумилева и Киплинга. «Баллада о Мэри Глостер» и «Жираф» ложатся рядом с несколькими листочками Суера. «Сегодня я вижу особенно грустен твой взгляд»… «У Малого Патерностера спит она в синей воде».
И вдруг в лирико-балладный строй врывается нечто ерническое и созвучнее нам!
Андрей Сергеевич Некрасов, «Приключения капитана Врунгеля». Мы упиваемся крепким грогом этой дерзкой и веселой книги, хлещем ее по строчкам, смакуем по словечкам. Но яхта «Беда» уже в пути, и мы кидаемся вдогонку за ее пенным следом, в надежде догнать…
…И оказываемся в открытом море импровизации! Перегнувшись за борт, малюем на нем название корабля – «Корапь» и устремляемся дальше… Морские команды на ходу «подбрасывает» нам чеховский подгулявший на свадьбе адмирал. Грот-фок на гитовы, скрипит ватерлиния, как очумелые носятся на палубе побратимы Дик Зеленая Кофта и Билл Рваный Жилет (мы с Ковалем), мадам Френкель (недурная собой однокурсница Лена Френкель) зябко кутается в свое одеяло.