А вот Юра совсем другой, даже, может, это и не он – песни Вертинского.
И кто там был в «голубых пижамах» – уже неважно. Хотя… в этой мизансцене что-то есть: эти на пляже парятся в своих голубых пижамах, а вот и звезда-шалунья, идет сама по себе и сводит всех с ума. Прямо как дама с собачкой.
И глаза совсем другие – падающие в бездну, и расслабленный рот, и плечи, и руки живут другой жизнью.
Песни эти впервые спел он, когда мы собирались у Иры Олтаржевской в комнате, которую окрестили «голубой аквариум». Такой красивый голубой сверкающий фонарь неожиданным светом освещал комнату в доме архитектора Олтаржевского.
Песни, которые Юра сам написал, мы любили слушать. Их было несколько, одна из них дожила до нашего времени, а начал он ее петь в 1957 году, когда мы были на втором курсе истфила.
По его просьбе я придумала продолжение, но, думаю, не стоило этого делать. Эти два куплета никто из поющих не помнит, может быть, только Ира Олтаржевская, и то, после первого куплета она начинает тревожно оглядываться на меня, мол, как там дальше?
Напишу всю песню, не удержусь.
Признаюсь, вторая и третья часть вяловатые, лишние. Все сказано в первой. Но так мне, видно, хотелось тогда, в 57-м году, чтобы нашел, нашел по следам…
Пел он реже, но с неизменным удовольствием песни, которые написал для кино. К фильму «Недопесок», «Марка страны Гонделупы», «Пограничный пес Алый».
Верилось в каждое слово.
Хотелось бы услышать этот голос, просто слушать, не раздумывая что, зачем, почему.
Октябрь 2007 года
Леонид Мезинов
Острова памяти
1955 год, Пединститут им. Ленина, первая лекция… Я вижу, как какой-то парень в сером пиджачке, худощавый, кудластый, быстро поднимается по лестнице лекционного зала. В несколько прыжков незнакомец достигает вершины и, победно обозрев всех собравшихся крупными, немного выпуклыми глазами, приземляется рядом со мной. Мы знакомимся. Фамилия у быстроногого абитуриента оказывается звучной, энергичной и соответствующей его легкоатлетическим наклонностям – Коваль.
Выясняется также, что, помимо настольного тенниса, мы с Ковалем увлекаемся Ильфом и Петровым, и Джеромом, и Зощенко. Но в настоящий момент поглощены одной единственной идеей – сбежать с лекции по педагогике и предаться всем удовольствиям привольной студенческой жизни, о которой так сладко мечталось в школе.
Не помню уж, куда мы сбегаем и чему предаемся. Возможно, в институтский круглый зал, где стоит стол для настольного тенниса. А может быть, гораздо дальше, на Новодевичье кладбище, где на могиле Дениса Давыдова и откупориваем самую первую свою бутылочку «доброго вина». А может быть… Нет, не хочу додумывать, дорисовывать. Слишком зыбок и непрочен островок первого воспоминания о нем. Бросишь сверху одну только крупинку лжи весом в миллиграмм и плавучий островок закачается и уйдет под воду.