Я перебрал бумаги на столе. Что-то разложил по папкам, что-то отправил в корзину для мусора. Задумчиво поклацал кнопкой допотопной настольной лампы, абажур которой напоминал мне о лихих годах начала двадцатого столетия. Вышел из кабинета и плотно прикрыл за собой дверь.

Мой верный зонтик с инкрустированной деревянной ручкой одиноко торчал из напольной вазы у самого выхода. Я неспешно направился к нему, задержался у приемной стойки, словно дожидаясь чего-то. И дождался…

Они влетели с улицы. Испуганные. С наполненными ужасом глазами. Двое мальчишек лет двенадцати с коробкой из-под обуви, в которой лежало что-то маленькое и страдающее.

«Помогите! Помогите! Пожалуйста, помогите!» – в один голос повторяли оба. Из их возбужденного лепета почти ничего невозможно было понять, но суть все же прояснилась. Они возвращались домой с футбольной секции, и на их глазах машина сбила этого звереныша. Водитель остановился, вышел, поддел комок носком туфли, затем развел руками, сел в машину и уехал.

Онемевшие от увиденного дети подошли поближе. Они заметили, что окровавленный шерстяной клубок еще шевелится. Подобрали у случившегося рядом мусорного контейнера полуразмоченную коробку. Осторожно погрузили туда тельце и понеслись к клинике. Мальчик повыше с всклокоченными жесткими волосами сказал, что как-то с дядей приводил к нам собаку, поэтому запомнил адрес.

Я наказал им сидеть в приемной и ушел в смотровую, унося с собой коробку. Спустя время вновь вышел к мальчишкам, оставив ассистентку прибирать и устраивать на ночлег нашего нового подопечного.

Как ни странно, оказалось, что никаких внутренних повреждений нет. Перебитая лапа, надорванное ухо и рассеченная в нескольких местах кожа. Все это было промыто, зашито и перебинтовано.

– Пациент будет жить! – сказал я. – Вы молодцы! – добавил и серьезно пожал руку каждому. – Идите теперь по домам и можете завтра навестить своего удальца.

Дети, судорожно хлюпая носами и облегченно вздыхая, вышли на улицу.

Они приходили каждый день. Нечто, на поверку оказавшееся котенком, шло на поправку и уже вовсю качало права, требуя то воды, то еды, то ласки. Пришло время забирать питомца, но восставшие родители ни за что не разрешали приносить в дом уличного кота. Дети рыдали, я разводил руками. В качестве утешения пообещал найти для Мартина, так я его называл все время лечения, новый дом.

Мартин оказался довольно бойким пронырой с темным прошлым. Он ухитрялся регулярно покидать отведенную ему жилплощадь и каждый раз появлялся в самых неожиданных местах. Вечно голодный, он подворовывал чужой корм, ел впрок и повсюду устраивал заначки.

Его разорванному уху не удалось вернуть первоначальный вид, и поэтому оно слегка нависало над наглым голубым левым глазом. Правый был зеленым и скромностью тоже не отличался. Мартин быстро шел на поправку, шерсть его стала блестящей и шелковистой. Сумасшедший окрас всех возможных цветов придавал коту экзотический шарм.

Иногда он пробирался ко мне в кабинет. Грациозно взлетал на стол. Садился около лампы, укладывал все четыре лапы в почти балетную стойку. Укрывал все свое великолепие хвостом и застывал в позе сфинкса. Не мигая. Я, махнув рукой, почему-то позволял Мартину такие вольности.

Время шло, а нового хозяина для приблуды подобрать так и не получилось. Кому-то не нравилось странное ухо, кому-то окрас, кому-то дерзкий взгляд разных глаз. Но в основном они все просто не нравились мне. Я находил повод отказать очередному желающему, пока, в конце концов, не признался себе, что не хочу отдавать Мартина никому.