И вот теперь она осталась одна. Сын снял квартиру с какой-то прошмандовкой и носа к ней, родной матери, не кажет. И главное с чего? Что она такого сделала? Ну, обронила пару—тройку замечаний будущей невестке, а что такого? Иль уж матери и слова сказать нельзя? Все замечания строго по делу.

И главное, как все было-то. Пришла она домой пораньше, а они там кувыркаются. Ей, бесстыднице этой, прикрыться бы со стыда, ан нет. Спокойно так собралась, с достоинством, пока сын что-то там про «стучаться» бормотал. Лара разобиделась и даже чаю им не предложила, а чего? Она у себя дома. Подумаешь, не постучалась.

Потом сын пришел и перед фактом Лару поставил. Сказал: «Мама, можно Оленька будет с нами жить? Пока мы учимся?» Вроде бы спросил, но как перед фактом поставил. А она что? Как откажешь кровинушке родной. Стали вместе жить. И началось.

Невестка названая еду Ларину не ест. То ей холестерина много, то еще не пойми чего. Сидит в углу со своим салатом и морду от ее стряпни воротит. Вежливо, но воротит же. Сама худая, как щепка, а не ест. Ходит вся из себя непонятная. Палки эти белые, наушники новомодные, в уши засунет и ходит, как инопланетянка. Стирку сдает, еда вся диетическая, убирает в перчатках по локоть. Бр-р-р-р.

В один день сын сказал: «Так нельзя, мама! Ведь ты меня совсем другому учила!» Устроился на полный рабочий день, стал учиться на вечерних классах, и она, краля его, тоже. Сняли квартирку малюсенькую. А как доучились оба, так взяли апартаменты побольше. Ее пригласили, но опять не заладилось. Не пришлись им по душе ее комментарии.

Теперь вот внук родился, а ее к нему не приглашают. Сын обиделся, что Лара в больницу не пришла, а чего идти, чай не он рожает! Потом им не понравилось, как она с Митенькой обращаться стала. То пеленать не надо, то перегревать не надо, то марганцовка им, видите ли, не метод. И кормить его насильно не надо. А как не кормить, если ест плохо?! Сказали ей, чтоб или делала, как они хотят, или не влезала и на покой пошла. Не так, конечно, сказали, но суть ведь не поменяешь.

Обиделась Лара тогда до невозможности! Дверью их квартиры поганой хлопнула и ушла. Они не звонят, и она звонить не нанималась. Так уж и год прошел. И сидит Лара на своей кухне одна-одинешенька и пирожки свои никому не нужные печет. Где справедливость? Всю жизнь на него потратила, а в ответ черная неблагодарность!

Лара горестно махнула рукой и недоуменно пожала плечами. «А звонить все равно не буду! Много чести!» – добавила про себя и гордо вздернула подбородок.

В обманчиво солнечный мартовский день, когда на улице все еще холодно, но природа уже полна заманчивых обещаний, Саша назначил Кате свидание. Как водится, у памятника Пушкину. Если бы поэт только мог представить, сколько свиданий будет проходить у его ног, он, вероятнее всего, повременил бы с дуэлью, чтобы написать пару—тройку посланий влюбленным дуракам. Ну, хотя бы с просьбой не кормить голубей.

Саша был знаком с Катей недавно. На днях ухитрился побывать у нее дома под благовидным предлогом. Она жила в панельной девятиэтажке. Лифт не работал, и марш-бросок по этажам почему-то оказал не очень положительное влияние на его молодой и тренированный организм. А может, он просто волновался. Не успев отдышаться, позвонил в дверь. Та раскрылась на удивление быстро, и, слегка опешивший, он довольно сбивчиво поведал о цели своего спонтанного появления возникшей в проходе Катиной маме.

Алла Петровна, так звали Катину маму, поджала губы, но пропустила внутрь. Визит прошел скомкано. Маман поминутно врывалась в комнату, вызывая дочь срочно сделать то одну неотложную хозяйственную вещь, то другую. От неловкости и растерянности Саша даже не успел обменяться с Катей телефонами. Сотовых тогда еще не было. Адрес он знал лишь потому, что пару дней назад, когда они познакомились, провожал ее до дома и подождал под окнами, чтобы понять, где зажжется свет. Мог, конечно, и ошибиться, но повезло. В общем, главное все же успел – назначил свидание.