– Не по зубам, видно, горбушка, – вздохнул Николай Оборин.

– Может, правда, письмо черкнуть куда-нибудь, – поразмыслил Николай Анучин.

– Можно и черкнуть, – согласился Борис Меркушев. – Но пока ответ придёт, новый год начинать надо. Решать – так сейчас, чтобы и фонды, и план были.

– План?

– И план, и обязательства, – отчеканил Борис. – Чтобы потом не сказали: подождите ещё до осени. Вот она, осень, а другая, ты знаешь, какая будет?

– В каком смысле?

– А хватит, скажут, четыре года сопли жуёте. Раз так, нет вам ничего, отдыхайте!

Помолчали.

– Да так и так ничего нету, – сказал Михаил Кузьмич Шоков.

– Ну, ёлки, значит, в район ехать надо! – взвился Швейка. – Кто поедет-то?

– Ладно, – сказал Михаил Петрович Воеводин, без которого весь вчерашний шум прошел. – Есть там у меня, съезжу… Кто со мною?

Из всех охотников он выбрал Санька Корнеева, Юрку, а Швейке сказал, чтобы серьгу на его «алтайце» подварил с Васьком Шашкиным.

– А при колхозе, гляди, свой автобус будет, заправщик, – размечтался Костя Зябин; все с каким-то облегчением засмеялись.

– Что, никому больше не хочется к чужим присоединяться? – зафиксировал Борис Меркушев. – А то заладили: до Мордасова нам на шесть километров ближе.

6

Когда уже стали разбредаться по домам, к Саньку Корнееву подрулил, наконец, Веня Нехаёв и поинтересовался с ухмылочкой:

– Ты после вчерашнего, что ли, такой?

– Какой?

– Ну, какой… Юрка, смотрю, ничего.

– Юрке хоть кобылу подводи.

– Пока вы ездили, я нашёл. Приложился, правда, но есть. Будешь?

Вопрос был излишним.

Потом Веня предложил похлопотать ещё, но идея была пресечена в зародыше.

– Нам с Юркой в центр ехать, – напомнил Санёк, и с этого момента чувствовал себя уже в пути.

Он и неблизкую дорогу от мастерской до своего дома преодолел пружинистым, запасливым шагом, всё время размышляя о предстоящей поездке. Своим поведением у председателя он был недоволен. Ведь он же всегда был готов постараться для общего дела, а если надо, и пострадать. Всегда! И Воеводин указал на него совершенно не напрасно.

Двор его ворот не имел, так как не был и огорожен, и, не меняя ногу, Санёк промаршировал походно-строевым до самых сеней. Корова на карде, успел заметить, лизала соль, выл и скрежетал в теплушке сепаратор, и, значит, домой он угодил в самый кон, разве что за водой слетать, подсуетиться.

Жену, помня, как и она, вчерашнее, Санёк приветствовал сдержанно, зато широко улыбнулся тёще, ответившей ему из своего лежачего положения приблизительно тем же.

– Собирайте, голубки, в дорогу орла! – объявил, когда вой сепаратора стал угасать.

– Хоть бы и правда черти унесли.

– Кудай-то, Шурк? – спросила тёща.

– Районное, мамаш, начальство призывает. – Санёк подсел к ней и украдкой показал три растопыренных пальца. – В виду грядущих перемен, – и раскрыл всю пятерню.

– Слухай его, слухай.

– Я, повторяю, не шучу. Утром должен ехать.

– А у энтого начальства пинжаки, случайно, не с погонами?

Замечание, конечно, было вздорным, однако напомнило, что не помешает в этом смысле захватить и паспорт.

Подождав, пока тёща откопает в тряпье пенсионные излишки, и приняв ссуду с молчаливой клятвой непременно вернуть долг (в руку легли не три или пять, а все восемь рублей бумажками), Санёк взялся за приготовления.

В горнице он раскрыл обитый крашеными жестянками сундук. С внутренней стороны крышки на него глянули: лётчик в кожаном шлеме с комбайнерскими очками, красномордый моряк в поварской бескозырке блинчиком, немой пехотинец и пограничник, у которого взгляд на свету делался острее иголки и пропадал совсем. «На страже защиты родине», – было написано пониже огнестрельного оружия, которое все четверо прижимали к грудям; за головами у защитников были голые доски, потому что ни ракет, ни реактивных самолётов неизвестный мастер рисовать не умел, а, может быть, экономил краски. Не изобразил он и дорогого сердцу танкиста, так что даже мысленно посоветоваться насчёт снаряжения Саньку всегда было не с кем.